Поучаствовать в серьёзном научном эксперименте смогли студенты Тувинского госуниверситета. В лаборатории генетики нашего вуза, где в гостях у заведующей лабораторией д.б.н. Ураны Кавай-оол квартировала группа исследователей из Новосибирска, на участника эксперимента надевали «корону» — шапочку, утыканную проводками и датчиками. Несколько часов учёные наблюдали работу мозга испытуемого, а потом ещё несколько часов у него уходило на заполнение разных психологических тестов.

Что за материал собирают учёные, почему интерес для них представляет исключительно коренное население нашей республики и в чём практическое значение исследований — об этом читателям «ТП» расскажет руководитель группы Александр Савостьянов, профессор, ведущий научный сотрудник НИИ физиологии и фундаментальной медицины.

— Сейчас во всём мире, и Тува не исключение, наблюдается рост количества депрессий, — вводит в курс дела Александр Савостьянов. — Депрессии могут привести к очень печальным последствиям: к развитию серьезных соматических заболеваний, самоубийствам, нарушению трудоспособности. Если смотреть статистику министерства здравоохранения, то в России Тува — один из лидеров по числу самоубийств на душу населения, а по некоторым возрастным группам она лидирует в мире. Мы участвуем в очень большом исследовательском проекте. Проводят его, в основном, НИИ физиологии и фундаментальной медицины, Институт цитологии и генетики СО РАН и Новосибирский госуниверситет. К проекту присоединились ваш университет, Федеральный университет им. Амосова, Международный томографический центр СО РАН, Бийская госакадемия образования им. Шукшина, университет города Ховд (Монголия).

Цель проекта — исследовать группы населения, различающиеся по условиям жизни, по этнической специфике, по генетическим показателям, чтобы понять, какой показатель сильнее всего воздействует на риск возникновения депрессий, что будет, если человек поменяет регион проживания, например, переселится, из Новосибирска или из Тувы в условия северной Якутии.

Мы берём пробы на ДНК и определяем генетические особенности человека. Согласно европейским данным, существует зависимость между определёнными генами и риском возникновения депрессии. Гены в разных условиях ведут себя по-разному. Один и тот же ген в условиях города или деревни, в условиях юга или севера может дать очень разный эффект. Выяснилось, что гены, которые, по европейской статистике, считаются рисковыми для развития повышенной тревожности и депрессии, у тувинцев встречаются чаще, чем у представителей европеоидной группы России. Это, однако, не говорит о том, что тувинцы обречены на депрессию — нет, но риск возникновения депрессивных расстройств у них выше. Кроме того, влияют и социальные факторы. Один из них, который мы обнаружили в наших исследованиях, это специфика гендерных ролей. По нашим предварительным данным — их ещё необходимо перепроверять — получается, что тувинцы генетически высокотревожны, но при этом в тувинской культуре мужчинам запрещено бояться. Мужчина должен проявлять себя как смелый, решительный, сильный. И получается, что накладываются два фактора: с одной стороны — склонность к тревоге, а с другой — запрет со стороны общества тревогу проявлять. И это усиливает риск возникновения депрессивных расстройств.

Кроме того, мы проводим обследование головного мозга при помощи двух разных приборов. Первый — электроэнцефалограф. Второй — магнитно-резонаторный томограф. При их помощи мы видим внутренние процессы, которые происходят в человеческом мозге. Смотрим три вещи: межэтнические различия (как они проявляются у разных народов), зависимость мозговой динамики от риска депрессии и как психологические особенности людей влияют на работу мозга в наших условиях. Оговорюсь: сейчас мы обследуем не только тувинцев. У нас есть большая группа взрослых новосибирцев, есть группа детей из Новосибирска, группа жителей деревень вокруг города, якуты, монголы и особая группа интереса — это те, кто попали в психиатрические больницы.

— Что станет результатом ваших исследований?

— Методики оценки риска развития депрессии у человека. Так, если человек собирается переезжать в другой регион, например, на заработки в Заполярье, или служить где-нибудь на островах в Северном Ледовитом океане, то мы сможем предсказать, а надо ли его вообще туда пускать. Есть ли риск, что он там заболеет психическими расстройствами? Что произойдет, если в условиях экстремального климата у него вдруг возникнет депрессия — как он себя поведёт?.. И наша задача — предупредить тех, у кого высокий риск развития заболевания, что им нужна соответствующая помощь, а тех, кто не попадает в группу риска, — рекомендовать в состав группы лидеров.

— Как давно проходят эксперименты?

— В Туве — третий год. Полный цикл обследований прошли порядка 85 человек. Кроме того, 80 человек прошли частичные обследования, которые включали короткие тесты. А всего в нашем проекте приняли участие уже порядка тысячи человек разных возрастов, этнических групп, состояний здоровья.

Удобная группа для нас — это студенты, школьники, преподаватели. Они обычно здоровы, без серьёзных расстройств, просто мобилизуются. Кроме того, — школьники, в том числе и ученики начальных классов. В Туве мы их ещё не обследовали, а в Новосибирске, в деревнях области и в Монголии — смотрели.

Стандартная контрольная группа — люди в возрасте от 17 до 35 лет. Это — «исходная точка». А дальше мы начинаем набирать дополнительные группы. Например, школьных учителей — как молодых, так и пожилых, посетителей поликлиник.

— Как долго будет продолжаться эксперимент?

–До тех пор, пока нам не закроют финансирование. По-хорошему, надо бы продолжать его ещё лет пять, набирая материал. Сейчас финансирование идёт из федерального бюджета. Поэтому все зависит от федерального правительства.

— Как наши исследуемые отнеслись к эксперименту и участию в нём?

— Разные люди — по-разному. Кто-то идёт с интересом, кого-то стимулируют 500 рублей, которые мы платим за участие, кто-то отнекивается, боясь огласки. Но все данные, которые мы получаем, публикуются исключительно на условиях анонимности: имена и фамилии знаем только мы.

— А участник эксперимента может узнать свои результаты?

— Конечно, может. Но если он здоров, обычно это не очень ему интересно. Мы можем, конечно, сказать, что нашли или не нашли гены депрессии, но при этом обязательно подчёркиваем, что наличие генов, связанных с депрессией, не говорит о том, что депрессия обязательно будет. Гены определяют вероятность проявления признака. Как уже сказано, у большинства тувинцев, свыше 85 процентов, находится один из рисковых генов. У европеоидной популяции, которую мы обследовали в Новосибирске, таких было 15 процентов. Ещё раз подчеркну: наличие гена не говорит о том, что человек обречён на заболевание. Как и отсутствие этого гена не гарантирует защищённости. Чтобы сделать вывод, рекомендовать обращаться или нет за помощью, надо учесть целый комплекс факторов: ген, психологические данные и мозговую активность.

— Может ли человек применить это знание с пользой для себя?

— Может. Но надо быть очень осторожным, и в первую очередь нам. Если у человека есть риск развития психиатрического заболевания, а мы об этом ему говорим, то большой вопрос — как человек на это отреагирует. Если у него достаточно высокие интеллект и самоконтроль, то он начнёт этот риск снижать. А если у него интеллект недостаточно высоко развит и ещё нарушены способности к контролю своего поведения, то это может вызвать панику, например. Я знаю, что у меня генетический риск тревожно-депрессивного расстройства и повышенный риск развития шизофрении, но мне уже 41 год — так до сих пор в психиатрическую больницу и не попал (смеётся). Надеюсь, и дальше не попаду.

— Получается, ваш эксперимент носит не прикладной, а фундаментальный характер?

— Именно так. В данный момент — это фундаментальные исследования для выявления факторов риска. Клиническое применение — это то, к чему мы подойдём в лучшем случае лет через пять.

Мы не единственные, кто изучает эту тему. В России ею занимаются несколько исследовательских групп, в мире — десятки. Несколько лет я жил на Тайване, работал с коллегами из Академии Синика, есть контакты с немцами, с турками, с американцами. Эта тема популярна потому, что свыше 350 миллионов человек в мире находятся в состоянии клинической депрессии и постоянно нуждаются в помощи врачей-психиатров. Представляете масштаб? И цифра эта растёт. В прошлом году в августе я побывал в ЮАР и разговаривал там с коллегами. Казалось бы, Африка всегда была местом, где людей убивали много, а депрессии там было мало. Но сейчас Африка — регион, который охвачен теми же расстройствами, которыми страдает Европа… Эту проблему мы должны как-то решать, потому что она становится угрожающей.

— Вы говорили о влиянии генетическом и об обусловленности социальной, или территориальной. Всё-таки у нашего населения склонность к тревожности и в конечном итоге к депрессии — это гены или..?

— И то, и другое вместе. Причём социальные факторы более значимы, чем генетические. То есть когда мы сравнивали Туву с Новосибирском, с деревнями Новосибирской области и с якутами, которые живут в большом городе, — якуты генетически больше похожи на тувинцев, деревенское население Новосибирской области генетически не отличается от населения Новосибирска. Но по социальным факторам Тува и деревня оказались сходны, сходными оказались Новосибирск и Якутск. Получился такой крест — накрест. Генетически якуты и тувинцы близки, русские в деревне и русские в городе близки, а по социальным факторам они попали в разные группы. Социальные факторы оказывают более мощное влияние на поведение, нежели генетика.

–Вы считаете, у нашего населения преобладает высокий уровень тревожности. Можно ли как-то эту картину поменять?

— Вопрос — зачем это менять. Высокий уровень тревожности сам по себе — это не плохой показатель. Мало того: когда мы смотрели группы людей, добившихся высокого социального успеха, среди них большинство оказалось высокотревожными. Высокая тревожность — она необязательно ведёт к заболеваниям. Она увеличивает риски развития заболеваний, но если её правильно использовать, получается, что человек имеет некое преимущество: он более чётко предсказывает опасности, которые его ждут, готовится к ним. Студент с высокой тревожностью обычно сдаёт сессию лучше, чем студент с низкой тревожностью, потому что начинает готовиться к сессии до того, как она наступила, а не после того, как завалил первый экзамен. Поменять тревожность можно медикаментозно, но это вмешательство в мозг, которое делается только в исключительных случаях. Обычно человека учат жить с самим собой в мире. Например, я человек высокотревожный — но это мне не мешает.

— Интересно, а смешение генов разных этносов как-то сказывается на той же тревожности?

— Эту тему — исследовать и исследовать. Есть такой анекдот: сын медведя подходит к папе-медведю и спрашивает: пап, а мы с тобой вообще какие медведи: бурые, чёрные..? Папа отвечает: ну, у нас в роду разные медведи были: бурые были, чёрные, гималайские, белые, панды были, еврей один был — ну куда без них?.. Вот, собственно, и мы такие… Особенно европеоидное население России — очень сложная генетическая смесь, особенно в городах. Славяне, немцы, татары, евреи, монголоиды, кавказцы… Все очень сильно перемешаны. В Туве я и негроидов видел. Тоже источники генов. Якуты говорили: у них были лагеря, где отбывали срок заключённые из Прибалтики. Лагеря потом распустили, а гены в эвенкийские популяции сквозь забор диффундировали.

Вообще-то всё в мире уже как-то исследовано. Вопрос — кем, как, в каких условиях. Наверняка что-то есть в Африке, в Южной Америке, в Соединённых Штатах, где очень много смешанных групп. Но на примере Тувы эта тема точно не исследована.