«Ты – озеро света, прекрасный Азас!» – так писал Леонид Борандаевич Чадамба о горной чаше, из которой черпал поэтическое вдохновение. Он и сам был таким, как озеро его родных тоджинских мест – из света и радости.

Литературные критики называют его основоположником тувинской детской литературы, а ребятишки, с которыми он состоял в переписке и бережно хранил их трогательные письма, считали улыбчивого доброго писателя своим другом.

Сын охотника Борандая

Леонидом Борандаевичем Чадамба он стал только после 11 октября 1944 года – даты вхождения Тувинской Народной Республики в состав СССР. А первоначально фамилия Чадамба была именем, данным ламами мальчику при рождении. Чадамба – это название буддийской сутры-молитвы.

Родился Чадамба на территории нынешнего Тоджинского района в местечке Хон-Шол на берегу таёжной речушки Аспанныг, названной так за свой резвый нрав, ведь в переводе с тувинского аспан – кобылка.

Год рождения – 1918, а по лунному календарю, которого придерживались в то время коренные жители Урянхайского края, конец белого месяца года Лошади. Точной даты рождения никто не знал, и Чадамба сам выбрал её подростком при вступлении в Революционный союз молодежи – 18 марта, День Парижской коммуны.

Матери своей мальчик не помнил, она умерла, когда ему было три года, а сестрёнке Шыппылдай, впоследствии взявшей имя Галина, годик. Овдовев, его отец – охотник Борандай, тоскуя о жене, сначала воспитывал детей один, а затем женился на красавице Чоодуме, дочери последнего тоджинского нойона Тонгута, у которой уже были две дочки – Санчатмаа и Кунаа.

Отец девочек, а он был из каа-хемских тувинцев, однажды ушёл и больше не вернулся. В семье считали, что он просто сбежал, не желая связывать свою дальнейшую судьбу с дочерью нойона, ведь жизнь в Туве кардинально менялась на революционный лад.

Женившись на Чоодуме, Борандай стал отцом уже четырёх детей, а в 1926 году у них родился сын Мыяйлык, в 1928 году – дочь Аранмаа, впоследствии ставшая Зоей. Однако и это семейное счастье длилось недолго. Вскоре после рождения дочки Борандай, как обычно, отправился на охоту, а из тайги в родной аал лошадь вернулась с мертвым всадником в седле. Удивительное животное – умное и преданное – осторожно довезло тело до юрты, как будто понимая, что должно выполнить свой последний долг перед хозяином.

Вероятно, Борандай умер от сердечного приступа. У его сына Чадамбы тоже было больное сердце: он, как и отец, умер от инфаркта – в 69 лет.

Сын Борандая, лишившийся отца в десятилетнем возрасте, успел освоить многие таёжные премудрости, которым с малолетства обучал его отец. «Отец был хорошим охотником, он редко возвращался с пустыми руками, – вспоминал уже в зрелые годы Чадамба. – Он и меня готовил в охотники, брал с собой в тайгу и часто говорил: «Если хочешь стать хорошим охотником, не бойся трудностей, ничего не бойся». Во время короткого лета, когда местные охотники промышляли рыболовством, отец часто брал меня с собой на рыбалку. В памяти остались тёмные ночи у костра, широкая гладь Енисея, песни и сказки отца, его охотничьи рассказы».

Дядюшка Лис и дядя Комисс

Вскоре вслед за Борандаем ушла и его вторая супруга Чоодумаа, а сирот, как это исконно принято у тувинцев, разобрали по своим юртам родственники.

Чадамба выбрал юрту дяди Сандыкчапа, которого все звали Дилги-акый – Дядюшка Лис. Тувинцы в те времена, чтобы не сглазить и уберечь от злых духов, старались не называть человека по имени, а давали характерные прозвища. Юрта добрейшего дядюшки и его жены, которая была родной сестрой мачехи мальчика, была полна ребятишек: и своих, и приёмных. Чадамба, которому, как старшему из осиротевших детей, предложили выбрать, в чьей юрте поселиться, решил жить с ними, так как в этой большой семье было много мальчиков – товарищей для игр.

Сестра матери – тётя Мидекчеп – взяла к себе его сестёр – Галю и Зою. Тетя Мидекчеп была очень энергичной, темпераментной женщиной, умелой хозяйкой. Её муж Данзын Кол неплохо умел говорить по-русски. Однажды за свою грамотность он был избран членом какой-то комиссии, после чего земляки уважительно прозвали его Комисс.

Зоя вспоминает: юрта Комисса стояла на пути из столицы – Кызыла в село Тоора-Хем, и в ней часто гостили путники разных национальностей, направлявшиеся в ту или иную сторону. А когда сам Комисс с семейством отправлялся на праздник животноводов Наадым в сёла Салдам или Тоора-Хем – на другой берег Большого Енисея, он громко кричал: «Лодка, лодка!», и его русские знакомые, услышав этот зов, приплывали на лодке и перевозили всех через реку.

Побег из хурээ

Жили родственники неподалеку друг от друга – в аале Талым, в трёх километрах от которого находилось Эн-Сугское хурээ, где окрестные мальчики получали духовное образование. В этом буддийском храме довелось учить молитвы и девятилетнему Чадамбе, но недолго.

В своих воспоминаниях он так объясняет причину этого: «Однажды один мальчик опоздал на службу, но незаметно проскочить на своё место ему не удалось, стоящий у двери старший лама стал в наказание бить его. О, как я испугался! Надо бежать из этого страшного места, и как можно быстрее. Когда ламы в очередной раз углубились в молитвы под гром ритуальных литавр и колокольчиков, я незаметно выскользнул за дверь и бросился прочь. Мне всё чудилось, что за мной гонится грозный лама, и бежал я со всех ног. Ах, как хорошо дома: родные и друзья-мальчишки, силки и капканы, которые опять можно ставить и ловить в них зайцев».

Однако стать охотником сыну Борандая не пришлось: после смерти отца мальчик пошёл по другому пути. «Ты – сирота, а сироте надо обязательно получить знания. Внизу, в Чекпелиге, есть школа, иди учиться туда», – сказала проницательная тётя Мидекчеп, которая вместе с дядей Комиссом опекала осиротевшего племянника.

Дядю Комисса – Данзына Кола – выросшие племянник и племянницы считали своим вторым отцом и дедушкой своих детей. Он часто навещал Леонида и Зою в Кызыле, а Галину – в Туране, где они жили со своими семьями. Его всегда с радостью встречали, старались вкусно угостить, а он отнекивался, говорил, что стареет, поэтому совсем мало ест, а потом, к радости племянников, сметал всё за милую душу.

Зоя Борандаевна вспоминает, что до преклонного возраста дядя сохранял отличные зубы и крепкое здоровье. И если у кого-то из них вдруг начинал ныть зуб или болеть голова, всерьёз сердился: «Почему у меня ничего не болит? И у вас не должно. Чтобы вы выросли здоровыми, я вас кормил свежим мясом косули и свежей рыбой. Так что не жалуйтесь».

Так, без жалоб и болезней, Данзын Кол и ушёл из жизни. Прекрасный знаток тоджинских мест, он часто был проводником геологических партий. В начале шестидесятых годов, сопровождая в тайге геологов, он просто присел на минуту и умер.

Чекпелиг, куда тётя Мидекчеп и дядя Комисс отправили племянника учиться, в переводе с тувинского – место, заросшее грибами-трутовиками, так называли местные жители село Тоора-Хем. Грамота, которой обучал там в импровизированной школе человек по имени Донгурак, была монгольской, и Чадамба вместе с ещё пятнадцатью учениками – сыновьями лам и шаманов – зубрил её в течение трёх месяцев, но так и не освоил до конца – снова вернулся в родной аал.

Первый учитель

Настоящий, и уже безостановочный, путь к знаниям начался зимой 1929 года, когда ещё один его дядя – Лопсан Ходугбан – оторвал одиннадцатилетнего мальчика от очередного силка, в который попался заяц, и повёз его на коне в Тоора-Хем, где открылась настоящая школа первой ступени – начальная.

В Тоора-Хеме у порога школы дядя дал мальчику пять медных монет – невиданные для ребёнка деньги: «Покупай себе сахар и учись хорошо». И повернул коня назад.

Об этом переломном событии в жизни, определившем всю его дальнейшую судьбу, уже ставший признанным тувинским писателем Леонид Чадамба вспоминал так:

«Я долго смотрел дяде вслед, мысленно прощался со своим аалом, друзьями, лесом, капканами, силками, зайцами. Но тут ученики представили меня учителю, сказав, что прибыл новенький. В первый раз я услышал русское слово учитель, в первый раз увидел человека, которого так называют. Это был мой первый учитель – Алексей Степанович Спирин. От него я впервые услышал слова книга, тетрадь, карандаш, столовая, пионер, Ленин, Москва, СССР. Как, оказывается, велик мир, и сколько в нём интересного и неведомого».

Первый педагог учил первых тоджинских учеников – 25 мальчиков – узнавать русские буквы, складывать их в слова, читать и писать. Давал им начальные знания по арифметике, географии, а ещё – личной гигиене. Для мальчика, поражённого тем, как много знает этот человек, он стал идеалом, к которому надо стремиться. Образ своего первого педагога он запечатлел в написанном в 1945 году стихотворении «Учитель». Вот оно в переводе Светланы Козловой:

Час ночи. Всё кругом темно.

Часы тихонечко стучат.

Но светится одно окно.

Да кто же там не спит сейчас?

Сидит учитель за столом,

Тетрадки проверяет он,

И, словно днём, со всех сторон

Учениками окружён.

Вот он ставит им пятёрки,

Вот он ставит им четвёрки –

Улыбается, смотри!

А придётся ставить тройки,

Доведётся ставить двойки –

Почернеет всё внутри.

Я все науки изучу,

Узнаю всё, учтите!

Я тоже стать таким хочу,

Как славный мой учитель.

Двенадцатилетний башкы

Летом 1930 года Алексей Степанович Спирин повёз Чадамбу и четырёх его товарищей, как отличников учёбы, в Кызыл для продолжения образования. Добирались через тайгу на лошадях. В городе мальчики пробыли шесть дней, а потом на пароходе «Литвинов» поплыли вниз по Енисею – в пионерский лагерь возле Шагаан-Арыга, нынешнего города Шагонара.

В своих воспоминаниях Леонид Борандаевич Чадамба сохранил имена вожатых того первого пионерского лагеря – Алексей, Балган, а ещё – Шура Тока.

Шура, Александра Георгиевна Тока, в девичестве – Алёхина, в конце 1929 года вместе с новорождённым сыном Валентином приехала из Москвы в Кызыл – вслед за мужем – и сразу же, будучи одной из первых пионерок страны, включилась в создание в Тувинской Народной Республике движения юных ленинцев.

Мужа её Салчака Току, в то время секретаря ЦК Тувинской народно-революционной партии и одновременно – министра культуры Тувинской Народной Республики, Чадамба тоже впервые увидел в этом пионерском лагере, где они не просто отдыхали, а учились.

В своих воспоминаниях Леонид Борандаевич Чадамба особо обращает внимание на то, что 1930 год был годом рождения тувинской письменности и приводит пламенную речь, с которой Тока выступил перед пионерами:

«Наша Тува, весь её простой народ на протяжении многих столетий не имел своей письменности, отчего пребывал в темноте. Советское правительство создало тувинскую письменность. У нас открылись глаза. Вместе с письменностью в Туве начинается бурная культурная революция. Освоив новую письменность, вы приступите к обучению своих друзей, простых аратов. Вы станете для них учителями».

И двенадцатилетний мальчик, окончивший только один класс начальной школы, действительно становится учителем:

«Следуя призыву Токи, мы в самом деле стали обучать аратов, живших неподалеку от лагеря. И они, старшие, называли нас башкы – учитель. Когда к тебе обращаются со словом башкы, нет более восхитительного чувства. Я испытал его, будучи мальчиком-пионером. Это чувство не покидает меня, взрослого человека, и поныне. Учитель – это слово по значимости в жизни человека можно сравнить разве что со словом мама».

Его преподавательская деятельность продолжается и в последующие годы обучения в Кызыле, где он оканчивает начальную школу, а затем – педагогический техникум. Во время каникул Чадамба преподаёт в летних школах в своём родном Тоджинском районе, сначала в местечках Талым, Толбул, а затем – в отдалённом Одугене, где жили оленеводы.

Впечатления от тех дней впоследствии вылились в строки стихотворения «Чудо на Одугене», которое так же перевела Светлана Козлова:

На Одугене, в тайге Кош-Пош,

Был у меня ученик хорош.

Старый оленный пастух Бараан Чол

Благословение мне прочел:

– Письменность – чудо, солнца восход!

Звёздами букв запестрел небосвод.

Стар я, а всё же от букварей

Стал я моложе, стал я бодрей…

Впору запеть! В стихах воспоёшь

Чудо в далёкой тайге Кош-Пош,

Благословение старика –

Давнего, первого ученика.

Помощник Пальмбаха

Открывшийся в 1932 году Кызылский педагогический техникум сыграл большую роль в становлении тувинской интеллигенции. По воспоминаниям Чадамбы, преподавателями в нём были специалисты из Советского Союза, а также земляки, окончившие вузы в Москве и Ленинграде: Монгуш Допчунович Биче-оол, Оюн Араптанович Толгар-оол, Зоя Даниловна Сапогова.

Называет он и имена друзей-сокурсников, учившихся на двух отделениях, русском и тувинском: Игорь Эргил-оол, Валентина Ошарова, Буян Монгуш, Виктор Пуговкин, Груша Конгарова, Тарас Дары-Сюрун, Мария Манзырыкчы, Вера Ладонова.

Поэт Юрий Кюнзегеш, земляк и младший друг Чадамбы, так рассказывал об этом периоде:

«Мне памятна статья в газете «Реванэ шыны» – «Правда Союза революционной молодёжи» – о показательном уроке выпускника педтехникума Чадамбы, получившем высшую оценку профессора Александра Адольфовича Пальмбаха. В статье говорилось о победе Чадамбы в состязании по скорописи, были тогда такие состязания, причём он не допустил ни единой орфографической ошибки. Рассказывалось и о его работе вожатым в пионерском лагере: он охотно играл в лапту и волейбол со своими воспитанниками, ходил с ними в туристические походы, обучал ребятишек плаванию и игре на балалайке, гитаре».

3 июня 1937 года – первый выпуск тувинской группы педагогического техникума. Дипломы получают Саая Дары-Сюрун, Салчак Манзыракчы, Маады Маскыр, Ооржак Биче-оол, Салчак Чамды, Оюн Санчат, Оюн Сангы-Бадыраа, Оюн Эргил-оол, Таисия Тутатчикова, Буян Монгуш и Леонид Чадамба.

Став дипломированным педагогом, Чадамба преподаёт тувинский язык в Кызыльском учебном комбинате, ныне это школа № 2, затем год работает учителем в начальной школе села Кара-Хаак.

А с 1940 года начинается его тесное сотрудничество с Александром Адольфовичем Пальмбахом, одним из создателей тувинской письменности. До этого они встречались как ученик и учитель, а с сорокового года, когда Чадамбу определили в помощники Пальмбаху, работавшему тогда в министерстве культуры и образования ТНР, стали общаться как соратники. Вот что вспоминал об этом Пальмбах:

«Как-то в обеденный перерыв я зашёл в буфет. Невысокий светлый парень пил молоко из бутылки, держа в руке шаньгу. Так вот он какой, мой помощник, подумал я и представился: «Здравствуйте, я – Пальмбах». В ответ – улыбка: «Я, честно признаться, люблю покушать».

Ещё одно воспоминание Александра Адольфовича о тех днях:

«Как-то раз мы сидели с Чадамбой, работали. Зазвонил телефон. Чадамба снял трубку. Смотрю, с кем-то разговаривает, о чём-то договаривается. Поговорив, он подошёл ко мне и учтиво сел рядом. Спрашивает: «Что такое литература?» Я ответил ему, а он новые вопросы задаёт, просто сыплет ими. Все мои ответы он аккуратно записал в тетрадь, не упустив ни одного слова. Поблагодарив, объяснил: «Завтра в объединенной школе начнутся занятия по литературе, попросили сделать вводный урок». Так он готовился к занятиям.

Сотрудничество – работа над учебниками для тувинских школ, литературная деятельность, Пальмбах под псевдонимом А. Тэмир переводит ранние стихи Чадамбы, продолжается вплоть до смерти профессора в 1963 году.

Забавный эпизод сохранился в памяти моей старшей сестры Айланы Чадамба. Как-то профессор пришёл к нам в гости – в деревянный дом на улице Красноармейской. Папа стал показывать ему огород, которым очень гордился.

Я, тогда ещё совсем малышка, ходила между грядками с игрушечной леечкой. И вдруг, неожиданно для взрослых, подошла к гостю и полила его красивые кожаные туфли.

На этом экскурсия по огороду закончилась: опешившие папа и мама торопливо повели Пальмбаха в дом – сушиться и есть ждущий его борщ из свежей огородной зелени.