Когда джип застрял, я успокоился. Это был советский УАЗ, а застрял он между березой и канавой. Я поднял голову. Все целы, живы и здоровы. Эта горная дорога наводила страх. Двигатель надсадно ревел на высоких оборотах, и машина пыталась вырваться из плена замерзшего болота. Снег был глубокий и свежий. На нем были видны лишь следы зверей. Нам показалось, что мы заметили волка.

УАЗ застрял прочно. Мужчины вышли из машины и начали кричать друг на друга. Лишь тогда я понял, насколько серьезно наше положение. Мы находились в Тыве, самой отдаленной из этнических республик России, расположенной возле границы с Монголией, и пытались попасть в самый уединенный ее уголок, где в дне пути от ближайшей асфальтированной дороги лежит долина староверов.

Складывалось впечатление, что мы никогда не доберемся до места. Меня вытащили из машины и заставили толкать ее. Мужчины рубили березки и подсовывали стволы под колеса, чтобы УАЗик выбрался из канавы. Они ругались и все рубили и рубили березки, бросая их в чавкавшую под колесами жидкую грязь.

Мы были в Сибири. Температура опустилась почти до 20 градусов ниже нуля. Если не вытащить УАЗик из канавы, наша жизнь окажется под угрозой. Нам оставалось 50 километров пути, и если не вытолкать машину, нам придется всю ночь идти пешком по глубокому снегу, неся на себе тяжелую поклажу — огромные мешки с мукой и сахаром. Неподалеку рыскал волк. Мужчины показывали мне его свежие следы.

Мы дрожали и молились, чтобы выдержал аккумулятор. Наконец, УАЗик с ревом и брызгами вырвался из грязи. Сразу возникло чувство эйфории. Бензиновые пары внутри машины были сладки, как воздух спасения. Мы поехали дальше. А мужчины начали рассказывать мне понемногу о своих предках.

Они - староверы, или старообрядцы. Их предки пришли в Тыву в поисках Беловодья. То была первая русская Утопия — мифическая сибирская земля в верховьях рек на самом дальнем востоке, в существование которой верили крестьяне, - сказочное царство изобилия, где честно и справедливо правит белый царь. В поисках Беловодья в 1840-х годах сюда одна за другой отправлялись целые волны переселенцев. Крестьяне верили, что здесь бывал Толстой. Последняя казацкая экспедиция отправилась на поиски этой легендарной земли в 1898 году.

Староверы — это остатки великого русского раскола. Когда Петр I строил Санкт-Петербург, его патриарх Никон взялся за реформирование Русской православной церкви, чтобы очистить ее от язычества и несоответствий с греческим православием. Были изменены ритуалы и церемонии, а также произношение имени Христа. Креститься стали тремя пальцами вместо двух. (На самом деле церковная реформа патриарха Никона была проведена при царе Алексее Михайловиче, в 1650-60-е гг., - прим. ИноСМИ).

Раскольники взбунтовались. Они заявили, что религиозные ритуалы святы. Их изменение равноценно превращению стиха в прозу. Смысл, может, и останется, но стихотворение перестанет существовать.

Назвав себя приверженцами истинной веры, эти люди отказались от петровских реформ. Российское государство стало безжалостно преследовать их. Староверы тысячами сжигали себя, запершись в деревянных храмах и не желая переходить в новую веру. Они разбились на десятки соперничавших между собой клиров, а самые радикальные старообрядцы, называвшие себя беспоповцами или священства не приемлющими, начали обходиться вообще без священников.

Накануне революции староверы составляли примерно 20 процентов населения России. Тогда говорили, что если бы их отлучение от церкви было отменено, половина крестьян страны перешла бы в эту анархическую деревенскую веру без священников, в которой существовало самоуправление, осуществляемое на сходах. Сегодня староверов в мире осталось всего около двух миллионов, причем большинство проживает за рубежом. А из числа беспоповцев нескольких десятков тысяч живут в самых удаленных лесах Сибири.

Например, в Тыве. Эта земля похожа на ковбойское кино, в котором потерялся белый человек. Когда-то Тыва была самым уединенным в мире государством, которое Советский Союз в 1944 году аннексировал, а все остальные забыли. Коренные жители здесь азиаты, тесно связанные с соседней Монголией, но говорящие на тюркском языке.

У красных были великие планы по модернизации Тывы. Но сегодня здесь нет ни железной дороги, ни воздушного сообщения с Москвой. Проезжая по ведущей на юг дороге, встречаешь лишь сгоревшие избы и пьяных тывинских всадников, которые пристают к проезжающим водителям. Столица Тывы Кызыл состоит в основном из деревянных домов и кишит знахарками и шаманами. Славян здесь менее 20 процентов, и их количество быстро сокращается.

Но в самых диких и уединенных краях Тывы живут русские — примерно тысяча или около того староверов-беспоповцев. К их деревушкам не ведут дороги. Надо ехать на юг пять часов. Затем вы сворачиваете на горную лесную дорогу. Чтобы проехать дальше, вам придется дважды пересечь петляющий Енисей. Староверам такое уединение по душе. У них есть паром для переправы, и тывинцы к ним попасть не могут.

В тот вечер мы пересекли Енисей на маленьком плоту, пробиваясь через резкие порывы ветра. Я вернулся в прошлое в машине времени. Деревня носит название Эржей. Это одна из четырех староверческих деревень в верховьях Енисея. Они не соединяются между собой дорогами, и сообщение осуществляется только по воде. Чем дальше идешь по реке, тем более строгой и фундаменталистской становится их вера — до тех пор, пока не уткнешься в разбросанные крестьянские дворы, где люди вообще отказываются от многочисленных удобств современного мира. В Эржее нет телевидения, нет интернета и почты, нет канализации, водопровода и газет. С некоторыми современными технологиями старообрядцы смирились — у них появились мобильные телефоны, прочные старые советские внедорожники и электрическое освещение. Но деревенская жизнь у этих людей не претерпела особых изменений.

В то утро я познакомился с приятной старушкой в зеленом платке по имени Екатерина. Она отзывалась о Петре I так же, как о нем на протяжении столетий говорили все староверы — как о дьяволе. «Он привез в Россию табак, картошку и ересь». Он был библейским змеем-искусителем. Все, что пошло в России не так, староверы ставят в вину Петру. Опасная техника, опасные западные идеи — во всем этом виноват только он. «Петр причинил зло России».

Все дома в деревне деревянные, в каждом дворе есть свирепые псы и корова. Местные староверы, как сокровище, хранят иконы Богородицы в металлических окладах, передаваемые из поколения в поколение на протяжении веков. Иконы стоят на маленьких самодельных полочках, а лики святых взирают на тесные спальни. Они прибыли в Тыву вместе со староверами с Урала и из центральной Сибири — из «России», как говорят старообрядцы.

Я весь вечер ел за простым столом и общался с этими людьми. Они расспрашивали обо мне. «Скажи, а в Лондоне женщины ходят по ягоды?» Я расспрашивал про них. Все женщины в деревне ходят в платках. У мужчин - длинные бороды. Едят они только своими собственными столовыми приборами. Дети до сих пор ходят в школу за три километра, перебираясь через реку. Дорога петляет по лесу, и иногда они видят там медведей. Когда я был там, деревенские заметили волка. Матери встревожились.

В долине работы нет. Нет никакой промышленности. Но все люди заняты. Женщины ведут домашнее хозяйство, ухаживают за коровами и доят их. Мужья охотятся. Каждую зиму они на три месяца уходят в лес, чтобы бить белку, соболя, охотиться на медведя и на рысь. Меха они продают русским и китайским торговцам, которые приезжают к ним в деревню и ходят по домам.

Такими русские деревни были всегда. Но долина староверов уже не та. Русское село больше не вымирает. Оно уже умерло. В деревнях стоят наполовину утонувшие в грязи избы с выбитыми стеклами. Сами деревни брошены, и живут там лишь старики да алкоголики. Пьяницы бормочут что-то на перекрестках. Повсюду валяется хвоя, бродят одичалые собаки. Есть такие места, где лесной зверь почти не боится человека.

В долине староверов остались последние живые русские деревни. Никогда я не встречал так много русских детей. Или новых деревянных изб. Ни разу за две недели пребывания в Эржее я не видел пьяного. Русская чума пьянства обошла эти деревни стороной. Конечно, выпившие там были, это чувствовалось по их дыханию. Я встречал мужчин с шишковатыми красными носами, слышал о больной семейной паре, живущей на берегу Енисея и все свои деньги тратящей на брагу. Но алкоголь там не является всеобщим бедствием.

У беспоповцев был когда-то строгий запрет на все виды водки. Но потом они начали делать послабления. Однако староверы строго соблюдают длящиеся месяцами посты, когда употреблять спиртное не разрешается. Такие посты длятся примерно три месяца в году.

Никто точно не знает, почему в России развилась эта эпидемия алкоголизма. Писатель Оливер Буллоу (Oliver Bullough) считает, что причина связана с доверием. Сталинская кампания по объединению крестьян в колхозы и по отрыву их от православной веры лишила русских и земли, и самобытности. А лагеря и политическая полиция разъединили их. СССР уничтожил деревню как единицу российского общества еще задолго до того, как уничтожил себя. Образовавшуюся пустоту заполнила водка.

Именно от этого бежали староверы. Первая волна беженцев с Урала в 1920-е годы присоединилась к следопытам, искавшим в независимой Тыве Беловодье. Вторая волна последовала из центральной Сибири в 1960-х годах, когда Никита Хрущев снова начал войну против Бога.

А долина староверов осталась нетронутой. Их никто не коллективизировал, и власть здесь присутствовала лишь номинально. Их объявили государственными охотниками, и на практике это означало, что мужчины получали зарплату, бесплатное оружие и патроны, а взамен сдавали государству шкурки. Староверам было сказано, что они выполняют срочный заказ на меха из Англии, и их оставили в покое в густой как джунгли сибирской тайге.

Жизнь в деревне власти игнорировали. Благодаря этому староверы могли поддерживать и сохранять свои традиции и жизненный уклад. Неясно, почему долину пощадили — наверное, потому что к 1950-м годам у советского государства появился цинизм и имперские замашки. Оно включило Тыву в свой состав, и его вполне устраивало то, что в невероятно удаленной, но стратегически важной долине вдоль по течению реки, ведущей в Монголию, живут белые люди.

Вероятнее всего, это было связано еще и с тем, что в деревнях у староверов не было священников. Некого было арестовывать. Многовековая практика молитвы внутри дома помогала староверам избегать пристального внимания КГБ. Важно и то, что деревни и крестьянские заимки располагались в верхнем течении Енисея в таких труднодоступных местах, что управлять людьми без массовых депортаций было просто невозможно.

Партия так и не смогла отыскать в тайге старообрядческие монастыри, скиты и отшельников, к которым обращались деревенские жители. Советские геологи со времен революции и до 1980-х годов находили в Сибири семьи и целые деревни староверов, которые не общались с другими русскими.

У меня возникло чувство доверия и гордости за Эржей. Вечера я проводил за блинами с чаем из лесных трав, беседуя со старушками. Старшее поколение в деревне по-прежнему отказывается от любой техники — от моторов, света, сотовых телефонов — от всего. Дома у них украшены занавесками, пластиковыми картинками лесов и разными деревянными безделушками. Они с улыбкой говорили мне: «Мы знаем, где живут таежные семьи. Те, что скрываются сотни лет. Знаем, но тебе не скажем».

В тот день мужчины готовились идти в тайгу. Я готовился в поход с длиннобородым Федей. Ему 58 лет. У него было две стычки с государством, после чего Федя страшно боится всего, что происходит за пределами долины. Первый случай был в 1973 году, когда его взяли в армию и отправили служить на Камчатку. «Тюремные лагеря...даже медведи там были в тюремных лагерях».

Второй случай произошел в 2007 году. Заехав на своем УАЗике за гору, он попал в руки милиции, которая арестовала его за «терроризм». Гаишники обнаружили у него в багажнике целый арсенал незарегистрированных охотничьих ружей. Федю на несколько недель заперли в камеру вместе с шестью алкоголиками, с которыми он так и не сумел поладить.

Я был не первым чужаком, отправившимся на охоту со староверами. Три года тому назад у них в деревне появился бельгиец со сверкающими часами, симпатичной женой и переводчиком. Он хотел убить медведя. Староверы занервничали. В это время года медведи спят. Чтобы добраться до ближайшей берлоги, надо было как минимум неделю идти туда, причем четырем охотникам с тремя санями. И это не говоря уже о собаках. Бельгиец осклабился: «Прекрасно. Я заплачу».

Это была маленькая берлога. Охотники сделали несколько предупредительных выстрелов и послали внутрь собак. Они пытались отогнать от берлоги жену бельгийца, которая надела на охоту солнечные очки. «Моя жена не боится!» — рявкнул иностранец. Она фотографировала, пока он одну за другой вгонял четыре пули в перепуганного зверя. Той ночью в деревне они развлекались, выпив бутылку шампанского. Староверам бельгийцы ничего не предложили. Но деревенские сохранили бутылку — как подсвечник.

Федя год назад водил в тайгу иностранца, и ощущения от этого у него были неоднозначные. Этот финн был профессиональным золотоискателем из какой-то транснациональной компании. Но в тайге у него начался длительный приступ паралитической депрессии. Он отказался разговаривать, а потом и есть.

Федя запаниковал, испугавшись, что финн умрет, и приказал возвращаться в Эржей. В качестве извинения золотоискатель подарил Феде секретную карту компании с нанесенными на нее золотыми жилами. Но она была на финском. Федя пытался ее расшифровать, но не нашел в Тыве ни одного человека со знанием финского языка.

Наш УАЗ был готов к охоте. Мы сложили туда ружья, дробовики, патроны, капканы и мешок сухарей. Взяли Фединого внука и двух собак. Затем поехали вдоль берега Енисея. На каждом повороте нас заносило, каждый ухаб давал хорошую встряску. Но из колеи машина просто не могла никуда деться.

Старик и мальчик рассказывали мне про медведей. 15-летний подросток видел одного по дороге в школу. Федя же за свою жизнь убил семерых и теперь предавался воспоминаниям. Внук внимательно слушал. Он хотел быть охотником, как и все мальчишки в Эржее. Его будущее было в тайге, а не в классе. Но на сей раз мы ехали охотиться не на медведя. Нам была нужна рысь. Мы мечтали о ее золотистом мехе. Мы хотели поймать самого хитрого лесного зверя.

Охотники называют эти три месяца в тайге «сезоном». Охотничьи трофеи бывают разные, но обычно это три рыси, 40 соболей и 300 белок. Если повезет, то за эти шкурки они могут получить до 10 000 фунтов стерлингов. Пять тысяч они отдают женам на домашнее хозяйство. Остальное откладывают, чтобы купить ружья и патроны на следующий сезон. Вот почему Федя хотел поймать рысь: есть китайцы, готовые заплатить до 300 фунтов за шкуру.

Еще двадцать километров, и дорога закончилась. Следующие 20 километров мы шли на лодке. Реки это шоссейные дороги Сибири. Зимой охотники трясутся по ним на своих джипах. Но вода еще не замерзла. Пока Федя заводил мотор своей деревянной лодки, мимо нас проплывали льдины.

Вот она — тайга. Но возникает ощущение, что этот ландшафт ты уже видел миллионы раз. В определенном смысле так оно и есть. Такие леса присутствую повсюду: в американских боевиках, на заставках Windows и в рекламных роликах с приглашением посетить Канаду. Горы в тайге были похожи на гигантские белые валуны, покрытые серым лишайником. Сквозь скелеты покрытых снегом деревьев со стороны Енисея проглядывало неяркое зимнее солнце.

Тайга кажется землей до начала времени. Но не староверам. Федя объяснил мне, что у каждой семьи из четырех деревень в тайге есть свой собственный участок площадью примерно 25 квадратных километров. На нем охотник охотится всю зиму.

Вблизи поселений деревьев в тайге становится все меньше, и поэтому охотники уходят все дальше и дальше вниз по течению Енисея. Они исходили тайгу вплоть до монгольской границы, которая в 200 километрах от староверческих деревень. Молодежь сегодня даже уходит за пределы долины, отваживаясь охотиться в тывинских лесах.

Слушая Федю, который рассказывал об этой охотничьей экспансии в погоне за мехами, я представлял себе, что на дворе 17-й век. Именно так создавалась Российская империя. Охотившиеся на соболя казаки забирались все дальше на восток вплоть до Тихого океана. И лишь после этого царь предъявил свои права на эти земли.

Охотничья избушка стояла прямо на берегу. Там был Роман с сыновьями, которые снимали шкурки с четырех белок. Этой избушкой пользовалась вся семья старика, а Роман был его племянником. У этого мужчины с огненно-рыжей бородой трое детей и еще больной младенец. Он пожал мне руку. Под его ломаными ногтями запеклась кровь.

Роман был одним из тех неудачников, которых русские называют «детьми лихих девяностых». В те годы государство почти полностью прекратило оказывать услуги жителям долины, а государственная помощь охотникам была отменена. Староверы снова стали жить сами по себе. Возникли проблемы со школой. Тывинские всадники начали предупреждающе стрелять в воздух, и Роман бросил школу. Ему было 12 лет, и он был нужен дома.

В избе мы поели. Она была сделана из бревен и обшита корой. Крыша просела. Мы спали на скамьях, на которые были брошены овечьи шкуры. В доме была керосиновая лампа и печка. Ее надо было постоянно топить, и мы по очереди кололи дрова. У меня это так и не получилось.

Роман охотился на рысь уже три недели. Он бродил вокруг избы, что-то бормотал себе под нос про зверя и жевал тонкие веточки. Он дошел аж до монгольских иероглифов на нижней границе снегов в горах, но нашел лишь несколько путаных следов рысьих лап.

Керосиновая лампа осветила контуры Фединого лица, когда он начал разливать похлебку, сваренную на печи. Дети играли в тени, изображая фигурки разных чудовищ на стене. Охотники едят то, что найдут в лесу. Но сегодня мы не нашли ничего. Ложки звонко гремели в старых жестяных тарелках с постным варевом.

В тот вечер старик рассказал мне, как жили его деды. Новости о начале войны пришли в долину староверов в 1941 году с запозданием, спустя несколько недель после немецкого вторжения. Они подумали, что это дело рук антихриста. Война Гога и Магога. Конец света.

Возникла паника. Затем начались самосожжения. Матери связывали своих детей, совали им в рот кляпы, а затем поджигали избы, читая молитвы. Отцы обливали себя бензином, а затем поджигали себя, исступленно вознося молитвы.

Спустя два года в долину пришла Красная Армия. Оставшихся мужчин забрали, посадили в грузовики и отправили на фронт. Большинство вернулось обратно. Но Тыва к тому времени была присоединена к СССР, и в долине установили советскую власть.

Это были последние самосожжения старообрядцев. Раньше такое случалось много раз. В 17-м веке почти 10 000 староверов сожгли себя в деревянных церквах. Говорят, что их души сегодня живут загробной жизнью в Беловодье, а правит ими белый царь.

На рассвете мне выдали ружье. Роман с сыновьями пошел вдоль берега Енисея. Мы решили углубиться в лес. Тайга это миллион оптических обманов. Когда смотришь вдаль, бесчисленные деревья сливаются, создавая единое серое полотно, которое окружает тебя. Ты вздрагиваешь, заметив пень, похожий на человека. Ты оборачиваешься и видишь то же самое, что впереди тебя — снег, чащу, березы, ели, сосны. Многократно повторяющийся ландшафт клонов.

Ты можешь лишь идти по охотничьей тропе через замерзшие болота, пробираясь под согнутыми стволами берез и мимо упавших елей с вывороченными корнями. Ты теряешь следы охотников. Ветки хлещут тебя по лицу. Устав, ты останавливаешься. Тебе хочется пить, и ты начинаешь есть снег. Но у охотников это не вызывает никакой тревоги. Ты ведь тоже оставляешь следы. И ты продолжаешь идти, хотя гораздо медленнее. Охотников не видно уже несколько часов. И вдруг они появляются, глядя на тебя.

Следы лап ведут за гребень горы. А потом в никуда. Старик остановился, чтобы покурить. Я смотрю на бесконечные деревья. Чем больше времени мы проводим вместе в тайге, тем больше он задает мне вопросов про Англию. Особенно Федю изумляет рассказ о спортивных залах. Он снова и снова просит меня объяснить, что это такое. Рассказ о велотренажере вызывает у него истерический припадок. Но в основном мы говорим о рыси.

В таежной чаще, километрах в 70 от последней заимки живут две сестры. Говорят, что они наизусть знают все Священное Писание и исцеляли больных детей, когда сами были маленькими. Они приняли обет молчания и сейчас живут в скиту. Отчаявшиеся люди добираются до них, чтобы позвонить в колокол в лесном безмолвии. Но меня охотники вести туда отказались.

Я снова отстал. На закате тайга превращается в самое красочное место в мире. За несколько часов снег меняет свой цвет от ярко-белого до золотисто-желтого и розовато-красного. Деревья тоже меняются. Из серых они становятся темно-зелеными, затем красно-коричневыми, а в конце темно-синими. Снег сверкает и искрится как миллионы алмазов. Но мне все это ненавистно. Я выбился из сил, запыхался и практически заблудился, пытаясь догнать охотников, которые приближались к рыси.

Бредя в сумерках, я пришел в ужас. Дважды я взводил курок своего ружья, когда из-за деревьев показывалась лисица. У меня возникли галлюцинации, когда я начал прислушиваться к своим скрипящим на снегу валенкам. Свет померк. Кровь застыла у меня в жилах, когда я разглядел за деревьями какие-то очертания.

Я повторял про себя: «У меня есть ружье, у меня есть ружье. Я могу убить это». Но тут у меня в голове всего на несколько секунд мелькнула мысль о том, что я не смогу стрелять достаточно быстро. Темнота была непроглядной. Я в ужасе выстрели по пню, который на секунду показался мне волком.

Ночью старика мучили кошмары. Началось все со стонов и неожиданных дерганий во сне. Затем он начал кричать. «Дедушка, пожалуйста...» Он скатился со скамьи и рыдая начал драться во сне с воображаемыми зверями. Иногда он как маленький мальчик издавал звуки ружейных выстрелов. Я лежал, стараясь не шевелиться и сдерживая дыхание, окруженный ружьями, топорами и ножами.

В то утро мы нашли свежие следы в семи километрах от стоянки. Цепочка следов шла вдоль покрытого снегом ручья. Когда это происходит, то происходит очень быстро. Охотник замер, вскинул ружье и выстрелил. Собаки визгливо залаяли. Однако рысь убежала в таежную чащу, где снег и молодая поросль человеку по пояс. Старик чертыхнулся, сорвал ветку и начал стегать собак за такую трусость и неудачу.

Мы пошли за рысью в рощу шамана. Охотники опустили стволы. В роще к березам были привязаны разноцветные лоскутки: синие, желтые, белые, красные, зеленые. Дары духам этих мест. Через рощу мы не пошли. Чуть дальше мы сделали остановку, чтобы собаки взяли след. Старик рассказал мне, что здесь много лет жил шаман. Но он умер в феврале. «Там есть отшельник-богомолец ... Один из наших ... Километрах в сорока. Он ест сырую рыбу и убегает прочь как олень, когда охотники подходят слишком близко».

Чем дальше мы шли по долине, тем ближе подходили к тывинским охотникам. Они охотятся иначе. Эти люди едут верхом на оленях и преследуют зверя с шестью или семью собаками каждый. Они охотятся несколько дней подряд и даже спят в седле. Когда-то возле долины жили оленеводы. Но дети уезжают в город. Там осталось всего несколько человек, живущих в глуши вместе с оленями. В прошлом у охотников были стычки с оленеводами. Староверы рады, что их становится все меньше. В тайге без них будет просторнее.

Мы уходим все дальше. Ежедневно проходим километров по 15. За все это время я останавливался лишь на 4-5 минут, чтобы отдышаться и посмотреть на солнечный свет, проглядывающий сквозь хвойные деревья. Все остальное время я внимательно смотрел, куда поставить ногу, бредя по следам охотников, и обламывал мешающие идти ветки. И мне постоянно слышался внутренний голос: «Я устал, мне хочется пить, я устал».

Когда так долго идешь в одиночестве, впадаешь в некий транс. В затылке возникает равномерный шум. Видишь новые следы рысьих лап. Потом снова ничего. Мужчины злятся. Роман рычит на меня. «Это ты виноват. Тебе надо уйти ... тихо. Зверь тебя слышит».

На самом высоком гребне появилось знакомое зрелище. Небо было исчеркано белыми полосами от реактивных двигателей. Десятки белых полос. По тайге разносился звук моторов, как будто мы подходили к Хитроу. Меня этот звук успокоил. Мы находились в 1000 километров от ближайшего международного аэропорта, однако долина лежит прямо по курсу лайнеров, летящих из Пекина.

Я пытался считать звуки летящих над нами «боингов» и «аэробусов», насчитывая порой 50 самолетов, но всякий раз сбивался со счета. Охотники тоже внимательно смотрели на них. Китайские 747-е в небе над русским средневековьем. «Они стали так много летать, может, лет 15 тому назад», — сказал Федя. Самолеты казались далекими и какими-то чужими, как инопланетные космические корабли.

Снова наступила ночь. Через оконные щели в избу проникал холод. Горящие в печке дрова потрескивали и плевались смолой, и под этот звук мальчишки заснули. Бодрствовали одни мужчины. Роман достал пластиковую бутылку, глотнул из нее и передал дальше по кругу. Старик при виде этого вздохнул.

«Я убью рысь». Роман смотрел на меня, но я не мог разглядеть его лицо. «Я убью ее». Он подвинулся ко мне, изо всех сил дернул шкуру, на которой я сидел, и пробормотал: «Я сдеру с нее шкуру».

Роман опаздывал. Три недели тому назад в деревню приехал китайский торговец. Устроившись возле большого хлева, он раздавал коробки с чаем и обещал 700 долларов каждому, кто в течение месяца сможет добыть для него шкуру рыси. «Мне нужны эти деньги», — сказал Роман.

Самогон творит странные вещи. Старик снова начал рассказывать о Беловодье, однако Роман его не слушал. «Это где-то на севере». Он передал Феде бутылку и начал снова бормотать что-то про рысь. Какая она сильная, какая красивая.

Бутылку мы прикончили. Охотники рассказывали истории про китайцев: как они размалывают рысьи зубы, делая добавки для чая, и как они втыкают себе в головы иголки, когда пьют этот чай. Как они спят, сжимая мех рыси между ног для большей плодовитости. Как в Китае есть целые города, где люди живут в стеклянных домах и три раза в день едят гамбургеры.

Я пил, лицо у меня все больше краснело, и я как параноик начал в чем-то подозревать охотников с их ружьями, которые висели у выхода. Я вышел наружу и посмотрел вверх на звезды. Их было так много, но я не мог вспомнить, какая из них как называется.

Утром мы вышли еще затемно. Но я не увидел, как прекрасный хищник бросается в заросли, как он бежит по глубокому снегу. Как спотыкается, будто ударенный гирей. Я не слышал бросившихся за рысью собак, которые скулили и лаяли на кровь. Я не видел, как вторая пуля прикончила эту мощную, но незадачливую красоту.

Роман убил рысь. В тот вечер, когда я вернулся голодный в избу, он вытащил черный полиэтиленовый пакет и вывалил из него шкуру зверя. Она со стуком упала на пол. «Смотри. Вот она. Мы убили ее для тебя».

Снаружи радовались собаки, хрустя гибкими костями рыси и ссорясь из-за ее внутренностей. С рыси сняли шкуру, но голову оставили. Ее набили ватой, и она торчала из ее глаз. Я взял рысь за шею и встряхнул ее. Она была такая мягкая и нежная. Мои пальцы ощутили сухожилия и кости внутри шкуры. Мне захотелось бросить ее. Ведь она была живая.

Фото Алексея Филиппова