Судьба, как норовистый необъезженный скакун, не раз пыталась сбросить его на землю, но всадник не отпускал поводья и обуздал скакуна.

Сегодня он гордится своими званиями: Заслуженный артист Российской Федерации, Народный хоомейжи и Заслуженный работник образования Республики Тыва. Его знают мировые кумиры рок-музыки, тувинские зеки, президенты России и американские ранчеры.

Но, несмотря на кажущуюся открытость, Конгар-оол Ондар – человек-загадка. За широкой улыбкой артиста не разглядеть трудной судьбы: тяжелого детства, груза лет, проведенных за колючей проволокой, и тайны рождения, которая до сих пор мучает его.

В год своего пятидесятилетия – на рубеже осмысления прожитого – мастер хоомея откровенно, без прикрас, решил рассказать в интервью газете «Центр Азии», как он отчаивался и верил, падал и поднимался.

И как удержаться в седле ему помог хоомей – тувинское горловое пение, которому Конгар-оол Ондар посвятил свою жизнь.

НЕ БАЛОВЕНЬ, А ПАСЫНОК

– Конгар-оол Борисович, при взгляде на вашу постоянно сияющую со сцены улыбку создается впечатление, что вы – беззаботный баловень судьбы.

– Это вовсе не так. Я – не баловень судьбы. Скорее – пасынок. Если пересказывать мою жизнь, это будет история трудной судьбы.

Ничто в жизни не давалось легко: меня предавали, делали больно, унижали, я сам совершал ошибки, за которые горько расплачивался.

Много лет молчал, никому не рассказывая об этом. Но сейчас пришло время осмыслить прошлое, и я готов к откровенному разговору.

– А почему вы всегда улыбаетесь, словно вам очень легко и весело жить?

– Назло всем обстоятельствам. Чем мне хуже, тем я улыбчивее. Не хочу, чтобы горечь изнутри отравляла меня.

– Неужели и в раннем детстве у вас не было ничего светлого?

– Как раз самое доброе и светлое, что было в моей жизни, связано с ранним детством. Первые воспоминания – красивая местность, где стояла наша юрта, родители мамы – бабушка Балчыт Ондар, дедушка Докпак Монгуш.

Я рос у них. Жили мы в селе Ийме, но все четыре времени года кочевали: зимой – на кыштаг, зимнюю стоянку в местечке Сесеге, весной – на чазаг, летом – на чайлаг, осенью – на кузег. Особенно было здорово на таежных летних пастбищах близ перевала Адар-Тош и в местечке Кегээн-Булак.

– Наверное, вы у бабушки с дедушкой росли в любви и заботе, как баранья почка в сале, по образному выражению тувинцев, или, как говорится в русской пословице, катались, как сыр в масле?

– Так и было. Моего деда все боялись, говорили, что он девять лет отсидел в тюрьме, где научился хорошо говорить по-русски. Но меня он сильно любил. Я засыпал только в обнимку с дедушкой.

Малышом думал, что дедушка с бабушкой – мои родители, и звал их авай, ачай – мама, папа. Когда чуть подрос, узнал, что у меня есть мама Серенмаа. Она в то время училась в городе и иногда к нам приезжала.

Потом у мамы была свадьба. Она вышла замуж за человека из рода донгак и взяла его фамилию, а я был и остался Ондаром – по фамилии мамы и бабушки. Так узнал, что я – сурас – безотцовщина.

Сейчас маме за семьдесят, но до сих пор ее называю угбай – старшая сестра, или разговариваю, избегая прямого обращения. Считаю настоящими родителями бабушку с дедушкой, давно ушедших за красной солью.

– А вы таким отношением не обижаете свою маму?

– Это я на нее должен обижаться, а не она на меня. Прожив до пятидесяти лет, так и не смог узнать у нее имени своего отца, до сих пор не знаю точной даты своего рождения.

Относительно отца у меня есть только предположения. Говорили, что я сын человека, которого звали Сайын-оол. Он работал инженером в нашем селе, был женат, его дочка – младше меня на два года. Я его в детстве видел не раз.

Мне было семь лет, когда во время субботника произошла авария: Сайын-оол с парторгом разбились на мотоцикле. Парторг отделался травмами, а Сайын-оол скончался. Я вместе со всеми побежал к месту аварии и помню, что при виде меня люди зашептались: «Глядите, сын пришел».

Впоследствии его внук Эртине стал моим учеником, в республиканской школе искусств я его научил исполнять хоомей.

Похож или не похож я на Сайын-оола – не знаю. Но земляки все время твердят: «Ты – сын этого человека». Поэтому я своего младшего сына и назвал Сайын-оолом, чтобы отвязались.

Отец – это только одна загадка моей жизни. Вторая – дата рождения.

БЕЗ ТОЧНОЙ ДАТЫ РОЖДЕНИЯ

– А в чем проблема с датой, ведь ее записывают в свидетельство о рождении?

– Да не было у меня никакого свидетельства о рождении! Более того, даже имен у меня было несколько.

Дело в том, что дедушка звал меня Валеркой, до сих пор старшее поколение села Ийме так меня зовет. Утром первого сентября 1969 года, когда пошел в подготовительный класс нашей сельской школы, дедушка сказал, что меня зовут не Валера, и назвал тувинское имя с окончанием на «оол», наказав хорошенько его запомнить.

Всю дорогу я твердил это имя про себя, а в школе все вылетело из головы – столько всего нового и волнительного оказалось в первый учебный день, особенно учительница – Лидия Борисовна Санчат, мама впоследствии ставшего известным певцом Титова Санчата. Она была такая красивая!

На торжественной линейке она ко всем подходила и спрашивала, кого как зовут. Дошла очередь до меня. И тут я растерялся, не знал, что ответить на этот простой вопрос.

Учительница спрашивает имя, а я помню только первую букву «к» и окончание «оол», а что между ними – вылетело из головы. Что делать?

Тут мне на глаза попался односельчанин – старик Конгар-оол. Выпалил его имя, мне оно показалось похожим на то, что называл дед.

Потом Лидия Борисовна спросила фамилию, ее я смог назвать: Ондар. С отчеством – опять заминка, молчу, не знаю. Люди подсказали учительнице имя дедушки: «Это сын Докпака». Так меня и записали: Ондар Конгар-оол Докпакович.

А когда был задан вопрос о дате рождения, снова растерялся, потому что не знал ее. Помогла мама одноклассника Кости, вмешавшись: «Мы с его мамой Серенмой вместе в роддоме рожали. Он родился раньше моего сына на один день. Если у моего сына день рождения пятого декабря 1962 года, значит, у него – четвертого декабря».

Так на основании свидетельских показаний было заведено мое школьное личное дело.

– Если вы родились 4 декабря 1962 года, то почему же большой концерт в честь своего пятидесятилетия давали в Кызыле 30 марта 2012 года?

– Да потому что в паспорте у меня стоит дата – 29 марта. Родственники, после того, как долго гадали – когда же я родился, вспомнили, что был снег, но было тепло. И решили, что это было весной, в конце марта. Так и появилась условная дата моего рождения – 29 марта.

Но 4 декабря больше греет мою душу. Не думаю, что мама одноклассника ошибалась, когда называла учительнице эту дату моего появления на свет.

Поэтому свой день рождения отмечаю два раза в год – 29 марта и 4 декабря.

НЕНАВИСТНОЕ ИМЯ

– А свое имя, которое назвал вам дедушка 1 сентября, вы так и не вспомнили?

– А я и не вспоминал. Назвался Конгар-оолом, так и жил, учился с этим именем, внесенным в личное дело, которое вместе со мной перекочевало из школы села Ийме в школу города Чадана. Мама вскоре после замужества родила, и меня забрали в Чадан – нянчиться с маленьким братиком.

После окончания восьмого класса для получения аттестата потребовалось свидетельство о рождении, которого я в глаза не видел. Никто из родных не мог точно ответить: где оно и существовало ли когда-нибудь.

Тогда муж учительницы пошел в районный ЗАГС – поднимать архив. И тут обнаружилось, что Ондара Конгар-оола Докпаковича в природе не существует.

Нашли только запись, в которой было указано имя моей мамы, в графе отец стоял прочерк, а ребенок значился как Ондар Кагар-оол Борисович.

Оказалось, что дедушка в честь полета Гагарина в космос в 1961 году назвал меня Гагар-оолом – тувинским вариантом фамилии первого космонавта. Когда вносили запись, непривычное имя превратилось в более привычное для тувинского слуха – Кагар-оол.

Когда учительница на весь класс заявила, что я по документу не Конгар-оол, а Кагар-оол, все двадцать мальчишек класса со смеху чуть на пол не свалились, а я от стыда чуть не сгорел. И вдобавок отчество у меня оказалось не Докпакович, а непонятно с чего – Борисович.

– А почему над вашим именем смеялись, ведь кагар в переводе с тувинского – ударить, что тут такого?

– В литературном смысле это так, но в просторечье слово кагар имеет постыдный смысл, связанный с сексом. Вот из-за этого-то одноклассники катались со смеху, вгоняя меня в краску.

Ненавистное имя Кагар-оол стало моей проблемой и наваждением. В школе активно занимался спортом: на лыжах хорошо бегал, играл в волейбол, баскетбол, туристические слеты не пропускал. В 1979 году в Кабардино-Балкарии участвовал в соревнованиях по спортивному ориентированию. Тогда наша тувинская команда заняла двадцатое место среди семидесяти двух команд страны.

Но на соревнованиях, если тебе уже шестнадцать лет, надо обязательно паспорт показывать. Чего только ни делал, чтобы этого избежать, паспорт даже под стельку обуви прятал. Надо мной все друзья потешались.

В десятом классе пошел в ЗАГС, сказал, что хочу поменять имя на Конгар-оол, написал заявление и избавился от постыдного имени. Но тогда почему-то не додумался о смене отчества.

Отчество по имени деда – Докпакович – было бы лучше, чем какой-то непонятный Борисович, указанный в записи в ЗАГСе.

ЛЕГЕНДА О БОРИСАХ И БОРИСОВИЧАХ

– А почему вас записали Борисовичем?

– Меня это всегда удивляло. В нашем селе не было мужчины с именем Борис, который по возрасту годился бы мне в отцы.

Но одна бабушка, которая работала раньше акушеркой, рассказывала, что в конце пятидесятых – начале шестидесятых годов жил в нашем районе русский дарга – начальник по имени Борис. Якобы он – добрый человек – разрешил проблему детей, с чьими отчествами возникали проблемы, сказав работнику ЗАГСа: «Записывай всех на мое имя – Борисовичами».

Может быть, это и легенда, но в районе действительно были мальчики без отцов, которые, как и я, носили отчество Борисович. И имя Борис было в то время очень популярным.

Начал вспоминать и обнаружил, что в селе Ийме Борисы были почти в каждом доме: Борис Монгуш, Борис Суктерек, Борис Сыгыртыр, Борис Дыгындай, Борис Мытпыла, Борис Кочугур, Борис Кок-Карак, Борис Седип-оол, Борис Довукай, Борис Дыртый-оол. В каждой многодетной семье один из детей носил имя Борис.

Так что слова старой акушерки как бы подтверждаются, но это только одна из версий.

– И как все эти Борисы и Борисовичи жили?

– Интересно и весело. В то время между улицами и соседними селами проводилось много самодеятельных творческих состязаний. Все село начинало ими жить. Не было ни одного дома, хозяева которого не участвовали бы в самодеятельности.

Как сельский люд любил эти состязания в таланте! Шили костюмы, готовились, репетировали с большим воодушевлением. Откуда что бралось? С выдумкой готовили декорации, мастерили скамейки для хора, распределяли обязанности, продумывая все до мелочей, вплоть до того, кому и что нести в клуб. Мы, пацаны, в этом принимали живое участие.

На каждой улице обязательно имелся свой мастер хоомея. После концертов все спорили, кто лучше исполнил горловое пение, у кого какая манера и какие особенности, чьи ансамбли, мужской и женский хор лучше, хвастались своими артистами. Тогда гремела слава знаменитого хоомейжи Максима Дакпая.

Победителей награждали поездкой в поселок Хову-Аксы или в село Шушенское, выделялся автобус, ехали семьями, всей улицей. Это было незабываемо.

ЖЕСТОКОСТЬ ПОРОЖДАЕТ ЖЕСТОКОСТЬ

– Когда вас взяли нянчиться в город Чадан, очень скучали по своему родному селу Ийме?

– Конечно, скучал, но как любой ребенок, я легко привык бы к новому, если бы не одно серьезное обстоятельство: меня возненавидел отчим, очень злой и жестокий человек.

Я для него был байстрюком. Да и сам это прекрасно осознавал: все в семье носили фамилию Донгак, только у меня была Ондар. Отчим четко делил детей на своих и чужих. Если ему вдруг казалось, что я обижаю младших братьев, его родных сыновей, то так мог отлупить, что мало не покажется. Я его так боялся, что старался не попадаться на глаза и заходил домой, когда все засыпали.

Мальчишки тех лет очень любили ходить в кино. Чтобы заработать копейки на билет, я дома буквально все вылизывал, так старательно убирался. Иногда мне от отчима перепадало за труды, иногда – нет.

Старался отчима лишний раз не злить. В школе учился хорошо, во всех фестивалях художественной самодеятельности активно участвовал – пел, танцевал, спортом занимался. Но моей постоянной головной болью была корова, вернее, ее постоянное отсутствие.

Жили мы в отдалении от центра, наш дом стоял в лесочке неподалеку от разрушенного храма Устуу-Хурээ, и корова весной повадилась уходить щипать траву далеко-далеко. До сих пор помню, как до темноты искал ее.

Без коровы возвращаться было нельзя, отчим за это бил. Часто бывало так, что приходишь ни с чем, боишься зайти домой, уснешь на сеновале, но вскоре просыпаешься от холода. А корова под утро сама приходит сытая и довольная, как ни в чем бывало, от злости ее отлупишь, зайдешь тихо домой и сразу к печке – к теплу.

Однажды после таких треволнений тихонько грелся у печки и уснул, облокотившись о ее железный край. Проснулся от острой боли – локоть обжег. Закричал, заплакал, отчим выскочил из комнаты с криком: «Не мешай спать». Побил и выкинул на улицу. Шрам от ожога остался, как воспоминание.

– Неужели мама не заступалась за вас?

– Мама его боялась и ничего не могла сделать. Когда я уже окончил школу, он бросил ее и стал жить с другой женщиной. Я его больше не видел.

Однажды после одного из первых концертов ансамбля «Тыва» в районе мне сказали: отчим стоял в дверях зрительного зала, смотрел на тебя, выступающего на сцене, и плакал.

Правду говорят, что все возвращается на круги своя – жестокость порождает еще большую жестокость. Его родной сын, когда вырос, сильно избивал постаревшего отца.

У ребенка должен быть отец – любящий, надежный, это понял еще в школьные годы и решил, что всегда буду рядом со своим будущим сыном. Но, как оказалось, обстоятельства в юности бывают сильнее твоего самого горячего желания, и мне не пришлось воспитывать своего первенца.

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ И ПЕРВАЯ СУДИМОСТЬ

– А почему так получилось, не сложился первый брак?

– Брака как такового и не было. Моя первая любовь жила в Чадане, училась в Кызылском медицинском училище. Нам было по восемнадцать лет, когда родился наш сын. Естественно, мы мечтали о жизни вдвоем, но не сложилось – ее родители были против: они были состоятельными уважаемыми людьми, а я – гол, как сокол, начинающий самодеятельный артист.

Чтобы доказать, что могу содержать семью, пел и играл на гитаре в ансамбле на танцах в Доме культуры Чадана, устроился сторожем в больницу, вел в школе уроки автодела. Но все было напрасно. Нам не дали быть вместе, а Чингиса дедушка и бабушка оформили на свою фамилию, изменив даже его отчество и не разрешая мне видеться с ним. Мне это было очень больно.

Сейчас Чингису уже тридцать один год. Он знает, что я его отец, и гордится мной.

– Конгар-оол Борисович, одно время много сплетничали о вашем криминальном прошлом. Это правда, что у вас две судимости?

– Правда, что скрывать, и первая из них – условная. Ее получил, когда только начинал карьеру профессионального артиста.

В 1982 году, когда с самодеятельным фольклорным ансамблем «Сыгырга» приехали из Чадана на концерт в Кызыл, в моей жизни случился поворот: заместитель министра культуры Валентина Владимировна Оскал-оол заметила меня и решила отправить в Ленинград – учиться в творческой мастерской эстрадного искусства с группой Хисата Аминова «Челээш».

Три месяца учился не только азам профессионального искусства, но и мастерству конферансье. У меня в свидетельстве написано: артист речевого жанра. Когда вернулись домой, мне дали комнату в деревянном бараке филармонии, начались гастроли по республике.

Выдалось свободное время – поехал в Чадан. У кинотеатра встретился с друзьями, с которыми прежде играл в ансамбле. Один из них попросил поменяться одеждой, дать ему покрасоваться в моей модной ленинградской дубленке. Махнулись.

Стою, в чужой куртке, общаюсь с друзьями, тут он подбегает, злой – с кем-то поцапался, кричит: «Я с ними сейчас разберусь. В моей куртке – нож в кармане, дай мне его!» Ну, думаю, сейчас в горячке наделает дел. Нож в его кармане нащупал, быстро спрятал в рукаве и отвечаю: «Нет здесь никакого ножа». Хозяин куртки убежал.

В это время, увидев меня, из кинотеатра выскочил бас-гитарист Радик. Мы давно не виделись и очень обрадовались: пожали друг другу руки, и Радик побежал обратно – сеанс начинался.

В модном длинном шарфе, почти стиляга из Ленинграда, стою, гордо рассказываю всем, как жил, учился в большом городе, и тут контролерша милиционеров ведет, указывает на меня и кричит: «Это он ударил человека ножом!»

Они начали меня бить, скрутили руки, и спрятанный от приятеля нож, о котором и думать забыл, выпал из рукава. Оказывается, когда пожимал Радику руку, незаметно для себя поранил его. У него в кинотеатре из пальца пошла кровь, и контролер подняла на ноги милицию.

Уверен, меня бы отпустили, но в тот вечер как раз дежурил отец моей первой любви – капитан милиции. И он сделал все, чтобы дать этому пустяковому происшествию ход – так хотел упечь меня подальше. Мой школьный учитель Михаил Васильевич Борбай-оол, спасибо ему, везде бегал, просил, хлопотал за меня. Благодаря ему, отделался тремя годами условно – за хулиганство в общественном месте.

Было очень трудно в то время, решил убежать от всего в армию. Но и тут не повезло. Служить пришлось всего семь месяцев. Только закончил учебку, только определили в морские погранвойска на Камчатку и такая нелепость – травма – перечеркнула службу.

Когда разгружали контейнеры с мешками муки и сахара, те, кто подавал сверху, неудачно бросили на спину семидесятикилограммовый мешок. В глазах потемнело, ощущение, словно в позвоночник лом воткнули.

В госпитале в гипсовой рубашке пролежал больше месяца. Диагноз – подвывих шестого шейного позвонка. И меня комиссовали. Уже издали приказ, отдали военный билет, а я умоляю: «Отправьте хотя бы в ансамбль Дальневосточного пограничного округа, я же артист, там могу служить». Но дали мне билет на самолет, и кончилась моя армия.

Вернулся в Кызыл, друзья «морскому волку» встречу устроили. Всю ночь пел, на гитаре играл. Концерт – до утра. А назавтра вызывает меня Марина Монгушевна Гаврилова, декан филологического факультета Кызылского педагогического института. У нас состоялся короткий, но конструктивный, как сегодня сказали бы, разговор: «Мне студенты-заочники рассказали о твоем ночном концерте. Говорят, что у тебя талант. Мне нужны такие. Будешь учиться?»

Страшно удивляюсь, уточняю: «На подготовительном отделении?» «Нет, на первом курсе филологического факультета». Так в декабре 1983 года стал студентом.

Только поверил, что кончилась невезуха в моей жизни, белая полоса началась, но не тут-то было – ввязался я в нехорошее дело, закончившееся уже реальным сроком.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИНТЕРВЬЮ – В СЛЕДУЮЩЕМ НОМЕРЕ.