(Продолжение. Начало в №21 от 3 июня)

ЛЫСАЯ ГОЛОВА – ОЧЕНЬ КРАСИВО

– Сайнхо, главное качество вашего характера?

– Любознательность.

– А нестандартность?

– Нестандартность – это, скорее, результат.

На Западе, наверное, это менее заметно, поскольку общество там более толерантно. Вести себя экстравагантно или же выглядеть не так, как все, не является таким слишком замечаемым фактом. Художников и певиц там воспринимают как людей не от мира сего и относится к их непохожести спокойно.

– Обриться наголо требовало больших внутренних усилий?

– Нет. Мне тогда было 43 года. Менеджмент мой находился в Милане, а Милан – это итальянская Мекка моды. И к каждому новому альбому мне готовили комплект одежды. И для одного из альбомов мне нашли длинное платье из кашемира: с открытыми плечами, облегающее. И что-то типа шали, в которую можно было замотаться.

Получался как бы такой монашеский образ, и я предложила выбрить голову. И мне выбрили голову. Кстати, мне это очень идет. Это очень лаконично, аскетично, в то время никто такого не делал.

И я так выступала с ансамблем: лысая голова, облегающее платье, такая, даже не шаль – что-то нежно-сиреневое с лиловым отливом. Очень красиво было.

Не все это понимали, а когда меня с лысой головой увидели девушки из «Тыва кызы» в Швейцарии, где мы вместе выступали, они были шокированы, дара речи лишились. Они просто уткнулись в свои инструменты и играли, не поднимая голов. Потом, правда, успокоились, привыкли.

ПЯТНАДЦАТЬ СЕКУНД КРИКА

– У вас двойное гражданство?

– Нет, одно. Я – гражданка Австрии. Сейчас у меня виза в Россию на год: до конца 2011 года.

– Почему гражданство России не удалось сохранить?

– Потому что австрийцы не соглашаются на двойное гражданство. В Германии это можно, в Бельгии это можно, в Голландии, во Франции, а вот в Австрии – невозможно. Я гражданка Австрии с 1995 года.

– А как появилась Австрия в вашей жизни?

– Я вышла замуж за австрийца. Георг Граф (Georg Graf) – музыкант, саксофонист. Он увидел меня в Австрии на концерте и влюбился, просто без ума был. Я поехала в Германию, в Берлин, он поехал за мной, три месяца жил в Берлине без работы, терпел все нужды.

Георг – отличный семьянин, святейшей души человек, чистейший. Когда мы в 1991 году поженились и переехали с дочкой к нему в Австрию, Чай-суу было уже четырнадцать лет. Подросток, которому нужно было сразу перескакивать в совершенно другую языковую среду. Георг помогал ей учить немецкий, заботился о ней.

Я ему доверяла – стопроцентно. Они жили очень дружно, когда я уезжала. А у меня был жуткий график поездок, гастролей. Приезжала, нужно было постирать, погладить, чтобы все было чисто, готово для мужа и дочери.

И если я была дома, то завтрак, обед и ужин были всегда гарантированы. Друзья его приходили специально, чтобы попробовать русские блюда, которые я готовила. Им очень нравилось. Готовила только русские блюда. Иногда, если была возможность – тувинские.

В этой бесконечной суете время от времени у нас появлялась возможность просто пообщаться, походить. Я любила гулять, он меня вывозил в деревню к своей бабушке. У них был под Веной свой дом. Такая очень строгая католическая семья. Там все было по минутам рассчитано, каждая ложечка, каждый маленький предмет имел свое место. Такая сверхорганизованная среда.

Они очень любили мою дочку. Просто лелеяли ее. И моя скромность азиатской женщины импонировала: всегда появлялась за мужем, молчаливая, скромная, исполнительная.

Тот успех, который был у меня, его никогда не раздражал. Он относился философски и к нему, и к вниманию тех мужчин, которые на меня смотрели и боготворили как певицу. Он все это понимал. Но единственное, на что ему было сложно согласиться – мои бесконечные поездки. Он думал, что если женится на мне, то я перестану так часто ездить, брошу работу. Но я все равно ездила, бросить – не могла.

Могу заверить, что я была очень верным человеком. Но могу представить, что его друзья ему могли говорить, когда я отсутствовала. И он не выдержал моих бесконечных гастролей и этих сплетен.

И в какой-то момент конфликт назрел такой сильный, что было уже невозможно его спрятать. Дочка потом рассказывала, как это выглядело со стороны. Мы занимались каждый своим делом и вдруг начали быстро-быстро двигаться по комнате. И вдруг повернулись друг к другу лицом к лицу. И пятнадцать секунд крика: «Ааааа!» Без слов. И опять – тишина.

Одни раз только она это видела. Пятнадцать секунд крика, и все. Мы расстались.

Чай-суу Георга до сих пор отцом называет. А мой внук Тимур – дедушкой.

МУЗЫКА МИРА

– Показав мне плакат международного фестиваля джаза и фольклора, проходившего в 1989 году в Абакане, вы назвали его историческим. Почему?

– Потому что в моей творческой жизни две важные даты: 1986 год – Краснодар и 1989 год – Абакан.

Это самый первый фестиваль в нашей стране, на котором я выступила, как импровизатор. Поскольку он был международным, там было огромное количество иностранцев. Огромное!

Представляете, железный занавес только сняли, народ со всего мира просто рванул в Сибирь и везде, где можно. Фестиваль освещался швейцарцами, немцами, итальянцами, французами, скандинавами – все скандинавские страны были представлены.

Очень много было менеджеров: итальянский шоу-бизнес, люди из Казахстана, представители только рождающихся музыкальных агентств, Артем Троицкий там тоже был. И самое главное: там были зачинатели того времени: музыканты джазовые и фольклорные. Огромные возможности для контактов, совместного творчества.

Это был фестиваль исторический не только для меня. Это было начало world music – музыки мира. Идея – как соединить фольклор и уже существующий джазовый стандарт – была рождена именно в Абакане.

– Все страны мира удалось объездить?

– Нет. Не во всех странах Латинской Америки была. Была только в северной части Африки. Хотелось бы попасть в Монголию, Вьетнам. И увидеть Аляску – это огромное пространство.

– Музыканты мира, с которыми вам наиболее интересно было творить в совместных проектах?

– Мне было и все еще интересно работать с Недом Ротенбергом (Ned Rothenberg). Интересно работать с итальянскими музыкантами, неважно world music они делают, или играют джаз.

Очень хотелось бы еще раз сыграть вместе с Вильямом Паркером (William Parker) и Хамидом Дрейком (Hamid Drake), это афроамериканские музыканты: один живет в Чикаго, дрогой – в Нью-Йорке.

Хотелось бы вновь встретиться с Бобби Макферрином (Robert McFerrin), потому что он импровизирует, потому что он легкий, как ангел, вновь работать с Бучем Моррисом (Butch Morris), его оркестрами импровизационной музыки.

Хотелось бы еще поработать с современными композиторами и импровизаторами из Китая, Гонкона, Вьетнама, Кореи, работающими в области экспериментальной музыки.

Хотела бы очень-очень снова встретиться с индейцами в Америке, с моими скандинавскими коллегами – певицами народности саами, которые тоже пошли по стопам обогащения своего фольклора за счет современной музыки. И снова увидеть в Норвегии солнце в полночь. Этно-джазовые фестивали там так и называются «Солнце в полночь»: начинаются в семь вечера и заканчиваются в пять утра. Потом все уходят спасть и вечером опять собираются.

– А с кем из музыкантов мира не довелось поработать и встретиться, но очень-очень хотелось бы?

– Очень-очень хотелось бы встретиться с Йоко Оно (Yoko Ono), певицей, авангардным художником, вдовой Джона Леннона.

ЧАЙ, КОФЕ, ПОТАНЦУЕМ?

– Как вы сами можете охарактеризовать себя одним словом: кто вы – певица, композитор, поэт, художник?

– Я, наверное, все-таки больше художник. Это все-таки отличает меня от остальных исполнительниц. Философ и художник.

– Для своих работ вы выбираете весьма нестандартные краски – продукты питания. В 2010 году в Москве, в галерее Елены Врублевской, демонстрировались ваши картины, выполненные кофе, чаем, кефиром. Почему именно такой выбор?

– Все получилось само собой. Однажды утром во время гастролей сидела в кафе за завтраком. На столе – белая бумажная салфетка. Случайно взяла ложку с остатком кофе и провела линию. Бумага впитала. Я сохранила эту салфетку, возникла идея: кофе можно рисовать!

Начала экспериментировать. Оказалось, что рисовать можно не только кофе, но и чаем, шоколадом, кефиром, сметаной, кетчупом – остатками завтрака, который не хотелось выкидывать.

Дети очень любят этим заниматься. Когда дочка была маленькой, она с большим энтузиазмом размазывала по столу разную еду. А художники – как дети, исходят из сиюминутного ощущения.

– Чем больше любите творить: чаем, кофе или молочными продуктами?

– Растворимым кофе и китайским чаем пуэр: он темный, коричневый, с ним очень удобно работать.

Но с чаем было очень сложно: пришлось многое изучать. Бумагу, сделанную вручную, специально везла из Китая. Это очень важно, чтобы бумага была качественной, хорошо впитывала и сохраняла цвет.

Весной прошлого года на персональной выставке «Звуки Верхнего мира» в галерее Врублевской показала 25 своих работ.

В нашем Национальном музее Республики Тува теперь тоже есть две картины, которые подарила музею. Одна из них – «Портрет» – выполнена шоколадом.

Вторая – «Завтрак» – совместный завтрак двоих после ночи любви. Она сделана чаем: зеленым японским и черным китайским.

– Ваши вернисажи – еще и перфомансы: в присутствии Сайнхо они звучат и движутся.

– Да, могу и петь, и рисовать на выставках собственных работ. Например, есть у меня концепция, называется «История на одну ночь в черно-белом»: пение и рисование одновременно.

Такое проводила в Москве, в галерее «Типография» – это бывшее здание типографии, где находится зал, в котором очень часто показываются экспериментальные работы. Показывала уже готовые работы и плюс к этому развешивала чистые листы большого размера, на которых во время пения рисовала углем.

ОЗЛОБЛЕНИЕ – БЕССМЫСЛЕННО

– Вам часто приходится плакать?

– Я в этом смысле человек сдержанный. И даже в какой-то степени жесткий. Потому что прошла через очень многие трудности. Очень многие. Обо всем сейчас вспоминать и рассказывать – на это уйдут многие часы.

И, видимо, в какой-то момент перешла эту грань, когда настолько тяжело, настолько сложно, что больше уже и слов нет, и слез не хватает. И постепенно к этому привыкаешь и становишься не то, чтобы бесчувственной, а просто все это куда-то уходит.

Я стала меньше плакать, хотя иногда плакать полезно. Но если раньше могла очень и очень огорчаться, то сейчас могу плакать без злобы на людей, понимая, что такое мое предназначение. Судьба. Карма.

Раньше могла быть очень яростной. И это, скорей всего, было более похоже на мазохизм. Это не помогает. Озлобляться – это не метод.

Нельзя позволять себе доходить до степени озлобления, оно никогда не дает трезвых результатов. Оно – бессмысленно: и тебе плохо, и другим плохо.

– Обида, которую вы не можете забыть до сих пор?

– Мне трудно вспомнить. Я не помню зла долго.

– Что раздражает вас в людях?

– Когда они лгут сами себе. А еще ужасней, когда это видно всем.

– Самый мудрый совет, который вы получили в жизни?

– Советов давалось много. Наверное, полученный во время семинара по восточной философии: относиться ко всему с легкой улыбкой внутри. Хранить внутри себя эту всепрощающую, всё понимающую улыбку.

– Получается?

– Не всегда. Иногда это очень-очень трудно. Но возможно.

Дорожить близкими – тоже не всегда получается. Стараешься, а иногда выходит: хотел, как лучше, а получилось…

– Вы хорошая мама и бабушка?

– Стараюсь быть хорошей. Но дело в том, что по роду профессии это очень сложно. Но я очень стараюсь.

– Ваш внук Тимур был на своей исторической родине?

– Когда ему было четыре года. Дочка приезжала с подружкой в Туву и брала его с собой. Она говорит по-русски без акцента. Но она не говорит по-тувински.

УСЛЫШАВ ОДНАЖДЫ, ЗАПОМИНАЮТ НАВСЕГДА

– На каких языках, кроме русского и тувинского, вы говорить свободно?

– На английском и немецком немного. Вена – это город, в котором почти каждый говорит на нескольких языках. Это – нормальное явление.

– На каком языке думаете?

– На трех одновременно. Чаще обращаюсь к русскому языку, иногда – на немецком. На тувинский перехожу, когда нужно что-то очень важное осмыслить, чтобы никто не мог даже каким-то образом уловить мою мысль.

– В Вене у вас своя квартира, дом?

– Нет ничего. Снимаю комнату в трехкомнатной квартире. В двух других живут молодые ребята – студенты университета. У дочки – крохотная двухкомнатная квартира.

– Вы – сильная женщина?

– В чем-то – сильная, а в чем-то – очень слабая. Я все еще не могу научиться балансировать: совмещать материальное начало с духовным.

– И с чем проблема: с духовным или с материальным?

– С материальным. С ним у меня хуже получается.

Жизнь в Вене очень дорогая, цены растут и растут, это кошмар. Там очень много проблем. Очень. Фонды, поддерживающие творчество, в том числе – музыкальное, один за другим закрываются, бюджеты сокращают. Нужно выходить либо на коммерческий уровень и, что называется, «лабать» концерты, либо потуже затянуть пояс и работать над следующими проектами.

Но я считаю, что самое основное богатство – это то, что я оставляю людям. На сегодняшний день записала сорок четыре отличных альбома. Каждый год – по два альбома. Плюс рисунки, плюс книги.

Книга «Земля кармы» вышла в 2005 году в Италии: на английском языке с переводом на итальянский. В ней – тексты моих собственных песен, написанных на английском языке. И несколько моих переводов с тувинского.

В том же 2005 году – вторая книга «Чело-век» – в России, в Санкт-Петербурге: тексты дневников на русском, несколько текстов на тувинском, английском.

Новый двойной альбом «Сyberia» вышел в 2011 году в Италии, спасибо итальянцам за поддержку.

Один диск – полностью песни: четыре традиционные – попурри из тувинских народных, остальные – мои собственные. Второй – полностью импровизация, но связанная с традицией. То, что смогла изобрести, прослушивая этнографические записи шаманских камланий, пение монахов. Только голос. Никаких обработок.

Приобрести альбом могут немногие. Он очень дорогой, записан в аналоговой студии в аналоговом виниловом формате. В основном, будет расходиться по архивам и ди-джеям.

В английской фирме готовлю новый проект – дуэтный с Джоел Леандр (Joelle Leandre) – джазовый, очень авангардный, очень лабораторный.

– Музыка для избранных?

– Да, аудитория у меня небольшая, но очень интеллектуальная. Каждый слушатель в этой аудитории стоит сотен. Это те люди, которые куют музыку, которая будет актуальна лет через десять, может быть, двадцать.

Те, кто услышал однажды, запоминают навсегда.

Западные люди видели все, и удивить их очень сложно. Заиграть на струнах их душ еще сложнее. Заставить хотеть этого снова и снова – еще сложнее. Изменить их сознание – еще более сложная задача.

Эти задачи всегда стремлюсь выполнить, но не всегда удается выполнить все четыре.

Окончание в следующем номере