О

совершает восхождения на горы, знает особенности степной экосистемы, запросто читает книгу тайги, ловит вооруженных браконьеров, играет в бильярд.

Под ее руководством работает 27 человек. Двадцать три из них – скупые на слово, скорые на дело мужчины, которые не сидят в кабинетах, а делают свою работу, охраняя вверенные им заказники. Встреч с ними опасаются не звери, а закоренелые браконьеры и нарушители, добиться у них искреннего уважения дорогого стоит.

Хрупкая с виду, но твердая по сути, она считает, что в защите Дирекции особо охраняемых природных территорий Республики Тыва, которой руководит,

нуждаются все: лес и вода, заяц и медведь, рыбка и птичка, а самое главное – сам человек.

В ее семье говорят на четырех языках, но все вместе собираются редко.

Ее супруг – американский ученый Брайан Донахо – тоже эколог.

И сегодня она живет на три страны – Чайзу Кыргыс, убежденная защитница природы планеты, и конечно – родной Тувы.

Память детства

– Чайзу Суван-ооловна, а как вы решили стать экологом?

– Я с самого детства ощущала себя частью природы, благодаря тому, что родилась и выросла на берегу могучей реки Улуг-Хем. Мои родители жили в живописнейшем селе Эйлиг-Хем.

Сейчас, к сожалению, его вместе с окружавшими его богатыми пойменными лесами, лугами и сенокосами поглотило Саянское водохранилище. И это трагедия для людей, потерявших свою малую родину, у которых жива память детства, которая уже никуда не приведет

Моя мама, Александра Ховалыговна, работала в школе учительницей русского языка и литературы. Она не препятствовала, когда мой отец, Суван-оол Сендижапович, брал меня с собой в дорогу.

Он на своем водовозе возил воду для чабанов на горные стойбища. Знал и любил тайгу, а меня учил видеть жизнь природы и наблюдать за ней.

– Как в любой тувинской семье, в вашем роду наверняка были охотники?

– Отец рассказывал, что своего первого зверя добыл в шесть лет.

Он любил охоту, был членом охотобщества, белковал, ходил на соболя. Когда папа приходил из тайги, мне всегда было интересно знакомиться с его добычей, и я любила расспрашивать, что это за зверь, как он добыт.

Зимой он брал меня на охоту на лис. Еще отец рыбачил – с ружьем. Забирался на дерево, выглядывал в прозрачной воде огромных щук и подстреливал «ТОЗовкой».

Все это для меня было страшно увлекательно. И не зря, потому что все, что познаешь в детстве, запоминается на всю жизнь. В моей сегодняшней работе пригодились уроки наблюдательности, привитые отцом. Умение читать следы, и не только звериные, в нашей работе просто необходимость.

О звере по его следу можно узнать многое: по характеру следа видно – бежал он или шел спокойно, можно вычислить его размер, дорисовать в воображении величину.

Мои младшие сестра Чайну и братья Орлан и Сылдыс также получили педагогическое образование. Но участь защитника природы со мной делит брат Орлан.

У них не осталось природы

– Как вы думаете, у тувинцев существовало экологическое воспитание?

– Если бы у нас не было серьезного экологического воспитания, наша природа как сегодня не сохранилась бы. Могу утверждать, что она в хорошем состоянии, потому что мне есть, с чем сравнивать.

Почему иностранцы нам хотят помогать, организуют фонды в защиту нашей природы? Когда этот вопрос был задан на одной встрече, они ответили, что у них не осталось природы в первозданном виде, многие животные истреблены или их места обитания исчезли, и они предлагают свою помощь, чтобы здесь у нас такого не случилось.

У тувинцев издавна экологическое воспитание занимало большое место в воспитании, потому что жизнь народа была тесно связана с природой и зависела от нее.

– Каким был ваш путь в экологию?

– Мне в школе нравились все предметы, но нить знаний о природе, протянувшаяся из детства, не прерывалась никогда.

Училась в разных школах. В родной эйлиг-хемской на уроках природоведения ходила с классом на экскурсию в лес, собирала листья, рисовала. В школе села Аржаан проходила обязательную практику – поливала огород. На летних каникулах помогала бабушке, стригла совхозных овец.

В кызылской школе № 3 искренне восхищалась учителем биологии Лилией Варфоломеевной Осиповой. Как она была предана своему предмету! Все удивительные цветы и растения вокруг школы были ее рук дело. А свои уроки она вела так, словно играла действо в театре.

После школы поступила в Кызыле в пединститут, получила специальность учителя географии и биологии, работала в тээлинской школе №2, потом в эйлиг-хемской школе.

В систему охраны окружающей среды пришла, когда стала научным сотрудником заповедника «Убсунурская котловина» – в 1999 году. Мне посчастливилось в 2007 – 2008 годах быть координатором проектов, а затем и руководителем Алтае-Саянского экорегионального отделения Всемирного фонда дикой природы.

Сейчас руковожу республиканским государственным учреждением «Дирекция по особо охраняемым природным территориям Республики Тыва».

Свой парень Чайзу

– Трудно, наверно, женщине быть экологом: все время ходить в тайгу, выезжать в рейды?

– Да, находиться в тайге – особая наука. Не всякий может жить в ней неделю, десять дней, больше. Некоторые начинают тосковать по дому, скучать по нормальной пище, устают от холода, голода.

Но есть и те, по которым видно, что в тайге они как будто окунаются в родную стихию. Мне тоже хотелось бы стать такой.

В студенчестве я любила ходить в походы. Многие мои друзья тех лет стали известными людьми. Один из них – Мерген Кончук – известен как неоднократный покоритель Монгун-Тайги. Его теперь нет с нами.

Мы тогда не только поднимались на вершины, но часто отправлялись в зимние многодневные походы. Нашим руководителем был Сарыг-оол Кара-Салович Монге, многие годы проработавший в Центре детско-юношеского туризма. Сам родом из Бай-Тайги, он любил горы.

– А куда вы ходили в поход зимой?

– В Саяны, там сейчас красноярцы организовали природный парк «Ергаки».

Зимой не так холодно, как многие думают. В снежной тайге тепло при любой погоде. Надевали футболку, теплый свитер, ветровку и брюки на подкладе. Ходили на лыжах, которые были чуть шире обычных, назывались, по-моему, «Лесные». У нас была двухслойная палатка «Зима».

В девять утра завтракали, днем варили чай, ели сухой паек, и до пяти часов вечера шли. На ночь останавливались, и у каждого начиналась своя работа: два человека пилили, двое кололи дрова, двое ужином занимались, двое ставили палатку.

В поход обычно ходили группой в семь или восемь человек. Часто была среди парней одна.

Ласточки на велосипедах

– Что для девушки самое трудное в таких походах?

– Ребята ко мне так привыкли, что даже не воспринимали как девчонку. Все добро носили с собой, порой рюкзак весил 15 – 20 кг. Когда было трудно, в шутку возмущалась, мол, я все-таки слабый пол, а несу такой же тяжелый рюкзак, как у парней. Но особых трудностей не припоминаю.

Весной ходили в горы, зимой вставали на лыжи, летом на велосипедах путешествовали. Мы создали клуб велосипедистов «Хараачыгайлар» – «Ласточки». Нашими руководителями были Оюн-оол Сат и Владимир Амыр. Однажды на великах через Хандагайты ездили в Монголию, побывали в верховьях Тургена и Хархираа, это дальше Улангома.

У меня был четырехскоростной велосипед харьковского завода – «Турист» за 230 рублей. Как на стипендию в 50 рублей умудрилась его купить, не знаю.

Осенью 1990 года две недели путешествовали на велосипедах по Тодже. До села Тоора-Хем добрались на теплоходе «Заря». Побывали на озерах Ногаан-Холь и Азас. Обратно возвращались через села Ий, Ырбан, Сыстыг-Хем, Севи, Хут и город Туран.

В пути я впервые в жизни услышала трубный рев марала. Тоджинцы нас пугали, что в тайге опасно, что там лагеря для заключенных.

– В глухой тайге встретить заключенных действительно страшно.

– Вовсе нет. Для них новые люди в их глухомани стали событием. Удивлялись так, будто мы на танках к ним приехали. Они рубили лес, сплавляли по Пий-Хему. У них было свое хозяйство, ферма, поэтому кто-то пас коров, кто-то косил сено. Так заключенные жили в тайге и отбывали срок.

Студенческие походы закалили меня, появились навыки, приобрела важное умение находиться в таежных условиях. Это все пригодилось потом.

– А зачем вам надо было продираться через тайгу, ездить по засушливым степям Монголии, забираться на заснеженные Саяны?

– А что делать в городе, кроме танцев и кино? Мы учили географию, и интерес был еще и профессиональный. Хотелось не только Туву объехать, но и в других местах побывать.

Есть поговорка «Умный в гору не пойдет…» Я с этим не согласна. Покорение гор – это проверка самого себя, самооценка и самовыражение. Туризм еще увлекает впечатлениями и новыми встречами.

– Юная туристка стала учителем географии, которая потом ушла в науку, чтобы стать кандидатом биологических наук.

– На меня большое влияние оказали мои преподаватели по институту Светлана Суруновна Курбатская и Лилия Кыргысовна Аракчаа, которые предложили работать, а затем и поступить в аспирантуру Убсунурского международного центра биосферных исследований Сибирского отделения Российской академии наук. Я с легкостью согласилась, хотя в школе очень нравилось работать.

Это огромное везение, что в аспирантуре моим научным руководителем стала Аргента Антониновна Титлянова, профессор, доктор биологических наук Института почвоведения и агрохимии Сибирского отделения РАН. Я и моя коллега Анна Самбуу стали ее тувинскими ученицами, чем неимоверно горжусь. 

Степь кормит всех

– А вашей деятельной натуре не показалось, что наука – это нечто сухое и скучное?

– Нет. Я не сидела в кабинете, а изучала в Убсунурской котловине продуктивность степных экосистем. Разнотравье степи можно сравнить с огромным столом, уставленным разными блюдами. Что обычно человек выбирает среди множества блюд? Конечно же, самое вкусное.

Так и животные из видового богатства выбирают самое вкусное. С одного взгляда на степь видно, какой это «стол»: скудный, средний или богатый. Знаменитая «горячая» трава тувинцев агы, кангы – полынь холодная и тимьян (чабрец) считаются нажировочным кормом.

– Нам степь кажется однотонной и засушливой, а она вон какая разная.

– Для моего научного руководителя Аргенты Антониновны степь – любовь всей ее жизни. Степь – это лес наоборот. Если лес растет верх и большая биомасса у него наверху, то в степи наоборот. Подземная биомасса растений во много раз больше надземной, в наших степях это соотношение составляет семь к одному.

Почва – это своего рода холодильник, где даже после пожара или засухи остаются запасы семян. После хорошего дождя в степи можно обнаружить, что выросли невиданные растения. Их никто не привез и не посадил. Значит, их семена хранились в запасах.

Степь кормит всех. У каждого животного есть своя специализация. Мягкую траву едят овцы. Кустарники на возвышенностях обожают козы. Оставшиеся после них жесткие растения едят коровы и лошади, которые с ними хорошо справляются. А когда ничего не остается кроме колючек, приходит кормиться верблюд. Это очень интересно наблюдать.

Наука кочевья

– Что может угрожать степной экосистеме?

– Если лес вырубить, он будет расти, как минимум, лет пятьдесят. А степь – это очень устойчивая экосистема, но и ее можно погубить чрезмерным выпасом или необдуманной распашкой.

Наша степь не оскудела благодаря многовековым знаниям тувинского чабана, который хорошо знал, в какое время, где пасти свой скот. Весной, когда зеленела трава, он перекочевывал на весеннюю стоянку – чазаг. В это время на его зимовье – кыштаг накапливался своеобразный «стол». И когда чабан возвращался, в «холодильнике» под снегом его ждал нетронутый запас еды для скота.

Летом чабан гнал стадо на чайлаг – летнюю стоянку в высокогорье, где есть родники и полно травы, чтобы скот хорошо наелся, напился воды, нагулял жир. Осенью, когда трава вянет, скот идет вниз в кузег – осеннюю стоянку, где распускаются растения, которые цветут осенью.

Чабаны тогда кочевали все четыре времени года. Сегодня как у эколога у меня душа болит из-за того, что они перестали кочевать и баланс в природе нарушается. Скот далеко не уходит и объедает всю траву вокруг аала до корней.

– А что можно сделать, чтобы помочь степи?

– Беречь степную экосистему, меняя пастбище по традиционной схеме. И возрождать, я высказываю мнение своих наставников Светланы Суруновны Курбатской и Лилии Кыргысовны Аракчаа, систему колодцев. Почему люди сейчас держат скот возле сел и водоемов? Потому что вода – самый важный источник.

В советское время в степях были нормально работающие колодцы. Сейчас они все разрушены, но их можно восстановить, потому что скважины остались. Есть еще система арыков. Не просто так у наших предков сложилась кочевая система. Они лучше знали природу, бережнее относились к степи, и она им щедро воздавала.

Дикий Восток

– К нам приезжают иностранные туристы и восхищаются: «Как у вас красиво! Какая у вас чистая вода!» За рубежом – по-другому?

– Не надо думать, что у них ничего нет, все грязно и в смоге. За границей чисто, красиво, но везде приложена рука человека. В самых глухих местах можно обнаружить лестницу, перила, мостик.

У нас нигде не обтесаны ступени, ничего не приготовлено, и человек сам должен создавать себе комфорт. Вот в чем адреналин. Здесь иностранцы находят «Дикий Восток».

– Гости республики, побывав на озере Хадын, сразу видят наше неуважительное отношение к природе. А как в других местах население относится к своей природе?

– Я ездила на семинар в Турцию и в городе Анталья видела, как население трепетно относится к чистоте вокруг. Это было в зимнее время, когда туристов уже не было, но все равно дворник подметал там береговую зону и подбирал мелкий мусор. Не знаю, правда, во что это место превращается летом, но зимой соринки с прибрежной полосы буквально сдувались, и вода была изумительной чистоты.

В Китае меня удивило то, что древняя тысячелетняя цивилизация удивительно гармонично уживается с современностью и урбанизацией. У них особая культура, особый мир. Удивил внутренний туризм. Это тоже показатель отношения китайцев к своей стране, природе, истории.

И никто их не пытается убить

– А у немцев какие отношения с экологией?

– В Германии практически нет дикого уголка. Мы жили в городе Халле – в двух часах езды от Берлина. И с поезда всегда можно видеть косуль. Они ходят стадами, и никто их не трогает.

– И поезда немецкие косули не боятся?

– Нет. Они кормятся на полях вдоль дорог.

Немцы очень законопослушный народ, как и американцы. У них нет браконьерства. По радио, телевидению и Интернету специально объявляется сезон охоты, и каждый охотник уже зарегистрирован и имеет лицензию на отстрел.

Но есть предел, допустим, в этот сезон квота – 400 косуль. Когда счет доходит до 399, везде оповещается, что осталось добыть одно животное. После чего охота прекращается. Если ты застрелишь 401-ю косулю, будешь нести наказание.

В другое время животные могут мирно ходить, кормиться. Там можно видеть лис, зайцев, соколов, которые охотятся. В парке свободно плавают нутрии, есть белки, утки, гуси, лебеди и никто их не пытается убить.

А США – страна огромная, в отличие от Германии, там есть дикие места. На дороге нужно быть осторожным, может выбежать олень. Водители часто на них наезжают.

Между населенными пунктами на дорожных знаках нарисован олень, а у нас – корова. Коровы у них не расхаживают самостоятельно, как в Туве. Животные содержатся в стойлах, их кормят специальными смесями. Там много вегетарианцев, потому что люди не хотят питаться генномодифицированными продуктами.

А коровы с экологически чистым мясом содержатся в загонах и могут себе позволить щипать зеленую траву. Соответственно, у них очень дорогое мясо.

– А отличается ли мясо американской коровы от тувинской?

– Вкусное, хорошее, но наше лучше. Мы там покупали мороженую баранину из Австралии, Новой Зеландии. И опять оно было не такое, как тувинское.

Мусор – в карман

– А ваша семья разделяет ваше отношение к природе?

– Мой муж Брайан Донахо занимается экологической антропологией, изучает отношение между человеком и природой.

Территория его исследований, в основном, Южная Сибирь, Тоджа. Его научная работа, имеющая отношение к Туве, называется в переводе с английского «Саянский перекресток: разные восприятия земельной собственности у тоджинцев и тофаларов». Чтобы проводить свои исследования, он выучил тувинский язык.

Брайан – американец, но в настоящее время работает по контракту в Институте социальной антропологии Макса Планка города Халле Германии.

Он более бережлив к ресурсам, и я у него учусь этому. Настоял на том, чтобы мы в квартире поставили счетчики горячей и холодной воды, и оказался прав – экономия большая.

Конечно, у нас в стране воды много, есть электроэнергия, но это до поры до времени, ведь потребности у населения растут. Хорошо, что в последнее время необходимость за это платить заставляет людей быть бережливыми.

Сын Далай – студент первого курса Нижегородского лингвистического университета, учится на переводческом факультете. Мы познакомились с Брайаном, когда моему сыну было только пять лет. Они очень дружны, Далайка зовет его папой, у них бывают свои мужские дела, куда я не лезу.

До недавнего времени, стирая вещи сына, в карманах обнаруживала мелкий мусор. Оказалось, когда нет возможности все это выкинуть в урну, Далай кладет в карман. Он также переживает за природу, как и родители.

Не сидеть даже на любимой шее

– Кто у вас в семье главный?

– Это вопрос, наверно, не к нам. Нормальная семья не может так существовать, как наша – мы с мужем живем сейчас на две страны: Германию и Россию. А моя свекровь Розамонд, ей 85 лет, зовет нас к себе в США – во Флориду.

Но я уже пробовала жить в другой стране и поняла, что это – не для меня. Очень трудно там ничего не делать и сидеть на шее, пусть даже на любимой.

– Кандидату биологических наук за границей совершенно нечем заняться?

– Можно пойти работать в школу, университет, но в восточной Германии много своих безработных, чтобы там строить конкуренцию, надо знать в совершенстве язык, читать, писать. Я же владею немецким на начальном разговорном уровне.

Можно пойти мыть посуду и за это получать 800 евро. Но это неинтересно даже не потому, что ты кандидат наук, а из-за того, что в этом случае делаешь работу и получаешь деньги чисто для себя.

В Туве я в два раза меньше получаю, но это – любимая работа. Понимаю молодых людей, которые получают хорошую специальность и остаются работать в Москве, других городах или за рубежом. Они находят себя.

У меня ситуация совсем другая. Я выросла здесь, образование и профессию получила здесь и мне на родине хочется принести пользу.

– У вас получается, как в тувинской поговорке: «Дальше живешь – крепче любишь, рядом живешь – больше дерешься»? Можно ли сохранить любовь на таком расстоянии?

– Мы научились этому. Когда в конце девяностых Брайан приехал в Туву изучать жизнь и быт оленеводов, у нас завязались дружеские отношения, которые перешли в романтические. К супружеству шли долго и осознанно.

Так и жили – он приезжал и уезжал, а я к нему ездила. Даже в Туве жили раздельно: он где-то в тайге у своих оленеводов, я в заповеднике или в командировке.

В августе 2004 года мы поженились. Наша свадьба проходила в тайге, в местечке Тос-Тейек, на летней стоянке моих родственников Анны Ховалыговны и Март-оола Кыргысовича Дамдынов, известных чабанов-тысячников. Мы и сейчас, как только находим время, любим бывать у них в гостях.

Американец, который по-тувински говорит

– Язык общения в вашей семье?

– Когда мы живем здесь, разговариваем на тувинском. Когда в Германии или Америке – на английском. Сын хорошо говорит на немецком, потому что ходил в Халле в немецкую школу.

А сегодня мы втроем живем в разных городах, Брайан – в Халле, Далай – в Нижнем Новгороде, я в Кызыле. И у меня самая большая мечта, чтобы Брайан переехал в Туву, после окончания контракта, и семья собралась вместе.

– Сложно представителям разных культур уживаться под одной крышей?

– Разница культур – это всегда большая пропасть, но мы ее преодолели.

Мне поначалу в Америке было трудно, потому что многое было непонятно, мешал языковой барьер, я не могла свободно общаться с новыми родственниками.

Брайан – этнограф, изучает традиции и обычаи народа, и потому ему было легче перенести различие менталитетов.

К чести Брайана, он всегда пытался жить по нашему уставу. Но чего он не любит, так это быть в центре внимания. Я его сейчас понимаю, хотя раньше обижалась.

Он не ходит на торжества, потому что все гости, даже на свадьбах, переключаются на него: «Ой, американец, который по-тувински говорит». Всем хочется поговорить с ним, познакомиться. Людей можно понять: всем интересно.

Но нельзя сказать, что он не публичный человек. У него друзья и коллеги из разных стран, он очень любит общаться с ними. В Германии мы обязательно ходим в гости к своим друзьям.

Он сам из большой и дружной многодетной семьи, шестой среди восьмерых братьев и сестер.

Мне в Америке понравилось то, что там человек не чувствует себя изгоем, пришедшим из другого мира: чернокожим, узкоглазым. Любой человек защищен, и закон всегда на его стороне, и отношение общества. А у нас только выедешь за пределы республики, начинали иногда чуть ли не пальцем показывать. Грустно.

И в республике тоже было не самое толерантное отношение к непохожим, не таким, как большинство. Когда мы с Брайаном начали дружить в 1997 году, я боялась рядом с ним ходить по Кызылу. Мне казалось, что кто-нибудь в меня кинет чем-то, плюнет или еще что-то. У нас так было.

А если бы узнали, что он американец, то сказали бы, что я девушка легкого поведения. Поэтому мы ходили так – или он впереди, или я.

Но очень быстро я на себе испытала, как наше общество изменилось. Уже через два года мы спокойно могли ходить по Кызылу рядышком.

Окончание следует