Российский музыкальный продюсер, глава компании GreenWave Александр Чепарухин, привозивший в Россию King Crimson, Майкла Наймана, "Кронос-Квартет", John McLaughlin Remember Shakti, Джона Зорна, Jethro Tull, Майка Паттона, Патти Смит, Kraftwerk, Ману Чао, KMFDM, устроивший лучший российский фестиваль "Сотворение мира", серию фестивалей в Перми и первый международный форум WOMAD в России, единственный в Восточной Европе получивший в прошлом году престижную ежегодную международную награду WOMEX Award "За профессиональное совершенство", а главной своей любовью считающий тувинский коллектив "Хуун-Хуур-Ту", рассказал в интервью РИА Новости о своих новых проектах по всей стране и за ее пределами, об идеальном фестивале, который может появиться в Москве, а также о том, как родились "Дети выдры" и откуда пошла "Зеленая волна". Беседовала Ирина Гордон.

- В сентябре в Пятигорске впервые в России прошел культовый фестиваль WOMAD. Вы, наверное, уже успели подвести его итоги?

— Главный радостный итог заключается в том, что на WOMAD пришло гораздо больше любителей музыки, чем мы ожидали. Это были красивые, доброжелательные люди всех возрастов, много молодежи с хорошими ясными глазами. Люди, которые ценят свои корни, традиции и при этом открыты восприятию культуры других народов, умеют искренне восторгаться разнообразием мира. Честно говоря, это стало для нас приятным сюрпризом. До фестиваля главной проблемой казалось найти на Кавказе свою аудиторию. На протяжении последних лет я постоянно видел эту аудиторию не только в столицах, но и в Перми, Казани, Красноярске, Шушенском – студентов, бывалых меломанов, просто любознательных людей. А в Кавминводах, сколько я туда ни приезжал, я наших потенциальных зрителей на улицах и в кафе не видел. Были сомнения — а нужен ли здесь вообще этот фестиваль? Но мы делали все возможное, чтобы заинтересовать Кавказ, ездили по республикам, рассказывали. Мы рассчитывали, что на фестиваль придет 4-5 тысяч человек, это мы считали бы вполне достойным для первого раза, а в итоге было продано больше десяти тысяч билетов. И это несмотря на проливной дождь, превративший фестивальную площадку на горе Машук в вязкое месиво — в лучших британских традициях. Значит, это нужно многим людям, а вовсе не только кучке продвинутых оригиналов. Вторым приятным для меня сюрпризом стала сама музыкальная программа. У нас были опасения, что атмосфере WOMADа может помешать "представительский" принцип отбора артистов Северного Кавказа. Было много больших коллективов помпезного советского типа, которых отбирали не мы, а власти шести республик и Ставропольского края. С ними был явный перебор, но получилось так, что парадоксальным образом сочетание вот таких "советских" ансамблей с множеством красок мировой музыки, где были электроника, рок, ска, регги, афробит и так далее, дало такой невероятный микс эпох и направлений, которого не было нигде и никогда. Пожалуй, никогда культура Кавказа в таком сгущенном виде не взаимодействовала с культурами  всего остального мира. Джигиты в папахах и казаки, пляшущие под тувинскую народную музыку, балканское диско или барселонский ска-панк — такие картинки были типичны для фестиваля. Мы рады, что буквально вся пресса дала фестивалю восторженные оценки, многие (в том числе и РИА Новости) назвали его лучшим фестивалем года в России.

- Когда  было объявлено о проведении WOMAD в России, вы говорили о том, что посмотрите, как он пройдет, и после этого примете решение, создавать ли подобные фестивали по всей России. Так будут у нас другие WOMAD?

— В этом году — точно нет. WOMAD – это все-таки довольно дорогостоящее событие, оно просто обязано быть большим по своей концепции. Там должны быть представлены все континенты, вся палитра мировой музыки. Существенных расходов требует и участие в организации фестиваля английской команды Питера Гэбриела. WOMAD может проходить только в тех местах, где местное руководство и спонсоры готовы выделить на него солидные средства. Так что пока фестиваль будет происходить на Северном Кавказе, англичане подписали соглашение с фондом "ПоСети Кавказ" до 2016 года. А мы — GreenWave — собираемся в первую очередь в этом году развивать свои собственные фестивали.

- Вот уже  второй год, как нет "Сотворения мира". Почему? И будет ли что-то вместо этого фестиваля? Намереваетесь ли вы что-то делать в Казани?

— Бренд "Сотворение мира" существует, и, возможно, человек, которому он принадлежит, продюсер Сергей Миров, найдет какое-то другое место для этого фестиваля. Буду ли я в этом опять участвовать — будет решаться уже по факту. Но насколько мне понятно по нашим последним разговорам с мэром Казани Ильсуром Метшиным, "Сотворения мира" в формате гигантского концерта на казанской Площади Тысячелетия уже не будет. Я, кстати, тоже считаю, что в такой форме фестиваль исчерпал себя. Первый фестиваль "Сотворение мира" 2008 года был уникальным, без ложной скромности. Невероятное пространство, невероятная гигантская двойная сцена на фоне величественного Казанского Кремля, невероятный голландский звук, и главное — невероятное сочетание артистов со всего мира. Многие умудренные опытом музыканты и критики писали потом, что это было лучшее событие в их жизни. Первый фестиваль буквально потряс стотысячную аудиторию, да и нас — организаторов, в финале у всех слезы счастья ручьем текли. Выдерживать такой уровень ежегодно очень непросто. Для нас тогда это был первый фестиваль такого масштаба, и я пригласил на него своих любимых артистов, которых при этом хорошо знал, исчерпав почти весь свой дружеский потенциал, никого не приберегая "на потом". И все вместе — наш энтузиазм, идеальный звук, превосходные технические и бытовые условия, хорошие отношения с музыкантами — все это дало удивительную атмосферу, и получились впечатляющие музыкальные альянсы. Тут и трогательный афро-тувинский союз, и встреча БГ с кумирами своей юности Fairport Convention, и первое крупное "живое" выступление The Future Sound of London, которых я много лет уговаривал создать концертный проект, и дуэт Земфиры с Патти Смит, и могучая музыка King Crimson — ведь в Казань нам удалось пригласить четверых ключевых музыкантов этой великой группы (Белью, Левина, Мастелотто, Ганна), да еще и Эдди Джобсон к ним примкнул после 27-летнего студийного затворничества. Последующие фестивали тоже были мощными. Но вот эта уникальная "химия" 2008 года больше не воспроизводилась. Да и вряд ли это было возможным. В каком-то смысле фестиваль выполнил свою миссию. Сейчас у нас с мэром Метшиным есть желание сделать другой фестиваль в Казани, пусть и не такой гигантский, но зато более многообразный, где в дополнение к музыке будет много других затей. Казань — это не только очевидный перекресток культур, но и штаб-квартира Евразийского отделения ОГМВ (Всемирной организации "Объединенные города и местные власти"), а мэр Ильсур Метшин — сопрезидент этой организации. Я посмотрел на карту основных городов ОГМВ и сразу увидел многообещающий культурный потенциал этого содружества. Надеюсь, что этот фестиваль не будет разовым проектом и впервые пройдет уже в августе 2014 года.

- Я так понимаю, что новый фестиваль все равно далеко не уходит от того, что вы делаете в последнее время на других фестивалях. Тот же стык культур и жанров, что, скажем, на "Движении", "Сотворении мира" и даже WOMAD.

— Все фестивали, где я в последнее время арт-директорствовал, в той или иной степени похожи по концепции, потому что я не люблю никаких жанровых ограничений. Даже в WOMAD я пытался выйти как можно дальше за рамки пресловутого формата world music. Мне не нравятся нишевые фестивали, ориентированные на какую-то "целевую аудиторию" по возрастному, жанровому, субкультурному или какому-то иному критерию. В идеале я хочу создавать такую атмосферу, когда любые люди от 8 до 80 и от доярки до нобелевского лауреата были бы впечатлены и вдохновлены. Для меня это своеобразное продолжение того, чем я занимался еще в юности в МГУ. В первых музыкальных проектах, которые я инициировал в 80-х, реализовывалась идея экологии, как я ее понимаю — сложное равновесие, сочетание несочетаемого, взаимодействие и гармония.

- Есть ли примеры фестивалей, которые бы вас полностью удовлетворяли?

— Полностью — нет. Мне нужны отличная музыка без жанровых ограничений, красивый ландшафт, удобное расположение сцен и обязательна возможность для каждого зрителя увидеть и услышать все. Я не люблю гигантские фестивали, где по 50 сцен, где тебе в любом случае приходится выбирать и ты все равно не сможешь увидеть и десятой части того, что происходит. Я хочу, чтобы человек мог посмотреть все, сцены не должны стоять далеко друг от друга, при этом я против пересечения звуковых потоков, это убивает магию музыки. А этого практически невозможно избежать, когда много сцен. Создание идеальной атмосферы, при которой человек мог бы полностью окунуться в фестиваль, попробовать разные кухни, познакомиться с ремеслами и послушать музыку разных народов  – от самой ультрасовременной до архаики — это то, что мне интереснее всего делать. Пожалуй, по атмосфере ближе всего к этому как раз фестивали WOMAD, прежде всего в Англии и Новой Зеландии, но там меня не всегда радует именно музыкальная программа, слишком много предсказуемой world music.

— В Перми до сих пор не ясно, что удастся сделать в 2014 году – там все очень быстро меняется. Несколько лет назад Пермь, возможно, впервые в истории России бросила вызов Москве и Питеру, объявив себя культурной столицей. Да, это было своего рода авантюрой, поскольку для меня культура — это интегральная характеристика развития общества, а вовсе не только фестивали, спектакли, концерты и выставки. Но авантюра эта была плодотворной — по крайней мере, количеству и качеству событий художественной культуры Перми могли бы позавидовать какие-нибудь гданьски и братиславы, да даже и мюнхены с антверпенами. И именно Пермь стала для меня на это время важнейшим местом на Земле — нигде больше мне не удавалось сделать так много за такое короткое время. У самого сейчас дух захватывает. Тут и серия "Сделано в Перми", давшая старт триумфальному шествию по миру по крайней мере двух проектов мирового уровня — "Дети выдры" и "Eternal", и череда фестивалей: "Движение" с программами африканской, латинской, скандинавской музыки, "Музыка свободы", где Ману Чао выступал на одной сцене с победителями конкурса уличных музыкантов, Гоголь-Fest c лучшей музыкой Украины и спектаклями моего любимейшего киевского театра "Дах", фестиваль Майкла Наймана с музыкой, написанной специально для Перми, King Crimson Festival с суперзвездами прог-рока, тут и первый в мире слезоточивый музыкальный альянс Земля-Космос, когда в день 50-летия полета Гагарина к совместному составу Jethro Tull — Opus Posth присоединялась американская флейтиска-астронавт, плывшая в невесомости по российской орбитальной станции с разлетающимися волосами. Тут и парад знаковых фигур музыки 20-21 веков — лучшие в мире инструменталисты, легендарный продюсер-басист Билл Ласвелл. Можно продолжать долго. Несмотря на то, что сейчас в Перми райская жизнь варягов культурной революции закончилась, мы не собираемся оттуда уходить, и пермские власти обещают нам поддержку — ведь наши фестивали, особенно "Движение", ждут пермяки, и наших активных соратников — несколько тысяч. Наша программа максимум — не только фестиваль "Движение", который мы успешно проводили уже четыре раза, но и победа в тендере на проведение марафонского июньского фестиваля "Белые ночи", который длится три недели. А что касается Шушенского, то каждый год я выступаю на фестивале "Мир Сибири" (раньше "Саянское кольцо") в качестве арт-директора программы хедлайнеров – это гораздо более скромная работа, но тем не менее, у нас там каждый год случаются феноменальные выступления.

- У вас много проектов в  разных уголках России,  а есть ли планы в Москве?

— Мы устраиваем концерты в Москве, но, как правило, с "оказией", в цепочке с нашими региональными фестивалями. В последние годы наш "конек" — это крупные события, фестивали. Такие проекты невозможно делать без поддержки властей. Но я не люблю навязываться. И в Казань, и в Пермь, и в Шушенское, и в Пятигорск меня и GreenWave позвали, мы сами себя не предлагали. В Москве же до сих пор культурные начальники не проявляли интереса к нашей деятельности. Видимо, слишком много здесь всего происходит. Приглашал Капкова на грандиозный проект "Дети выдры" — ноль внимания, никакого ответа. С другой стороны, в этом году Департамент культуры сам предложил нам сделать в Коломенском концерт-презентацию пятигорского WOMADа на День города, действовали они оперативно и без бюрократических проволочек. Так что можно попробовать сотрудничать. Но для Москвы нужно придумать что-то совершенно особенное и уникальное, планка здесь высока.

- Тем не менее, вы на днях делаете в Москве проект "Ночи Сибирии". Что это?

— Фестиваль "Ночи Сибирии" в Доме музыки, инициированный моими друзьями и партнерами Владимиром Оборонко и Александром Коренковым, объединяет архаическую музыку сибирских народов, рок, электронику и современную композиторскую музыку. Первая ночь — 20 декабря — начнется акустической программой "Голоса Предков" знаменитого тувинского ансамбля "Хуун-Хуур-Ту" и закончится программой "Рассвет праматерей" Namgar Project, где бурятская певица Намгар Лхасаранова выступит вместе с одним из соратников King Crimson Маркусом Ройтером, придумавшим и сконструировавшим собственную гитару — touch guitar, а также двумя другими виртуозами — аргентинским гитаристом Антони Файде и итало-канадским барабанщиком Мерлином Этторе. Во вторую ночь — 21 декабря —  зрители услышат мифопоэтическую "музыкальную сверхповесть" Владимира Мартынова "Дети выдры", органично синтезирующую древнюю музыку Сибири в исполнении "Хуун-Хуур-Ту", звучание струнного оркестра Opus Posth, фольклор сибирских племен орочей, футуристическую поэзию Велимира Хлебникова и пение хора "Млада" из Перми. "Дети выдры" — один из самых удачных плодов нашей работы в Перми. Все репетиции и премьера прошли именно в Перми в 2009 году. Композиция "Дети выдры" будет несколько изменена специально к фестивалю. Ее будет исполнять расширенный интернациональный состав. У "Детей Выдры" есть потенциал своеобразной творческой лаборатории. Мартынов и Гринденко могут модифицировать музыкальный материал и состав в зависимости от конкретных условий.

- Что будет дальше с "Детьми выдры"?

— Я надеюсь, что мы объедем с "Детьми выдры" весь мир. Интерес к этому проекту громадный. Проблема реализации этого проекта связана лишь с тем, что в нем задействовано много людей, любое путешествие отнимает немало средств. Можно попробовать возить по миру только "ядро" — Мартынова, Гринденко, возможно, еще одного-двух ключевых музыкантов Opus Posth, "Хуун-Хуур-Ту" — и сотрудничать с местными хорами и струнниками. До сих пор все выступления были в неизменном составе — пермские власти брали на себя расходы по участию хора "Млада" в представлении "Детей выдры" в Москве, Петербурге, Киеве, Люблине (Польша). Кроме того, мы планировали к особой дате — 100-летию единения Тувы и России — устроить торжественное представление "Детей выдры" в Туве и Москве — так, чтобы кроме "Хуун-Хуур-Ту" в проекте участвовало множество других артистов Тувы. Мы обсуждали это и с Мартыновым, и с главой Тувы Шолбаном Кара-оолом.

- Удивительно, как вы находите на все эти проекты время, учитывая еще и вашу гражданскую активность в последние годы?

— В стране происходят вещи, на которые невозможно закрывать глаза. Мне часто приходится оспаривать два диаметрально противоположных взгляда. Оппозиционные радикалы стыдят: "Как можно вообще сотрудничать с этим государством"? А "лоялисты" пеняют: "Зачем кусаешь дающую руку?". Так вот, я считаю, что это — наша страна, и если мы способны делать важные для людей вещи и осознаем свою культурную миссию, мы не просто можем, мы обязаны стараться по максимуму использовать возможности государства. Для этого государство и существует. И, честно говоря, до сих пор сотрудничество с разного уровня госструктурами в основном устраивало меня гораздо больше, чем отношения с частными спонсорами. Может быть, нам просто везло. Но если государство нам помогает, то это ни в коей мере не должно означать покупку дежурной политической лояльности. Особенно сложно молчать тогда, когда чувствуешь, что можешь как-то повлиять, помочь, что-то изменить. Советы про "дающую руку" кажутся мне просто пошлятиной. И, надо сказать, большинство государственных чиновников, с которыми я имел дело, в частном общении проявляли уважение к моей гражданской активности. Опять-таки — возможно, мне просто везло.

- Как вообще получилось, что из экономиста вы превратились в эколога, а из эколога в продюсера?

— Экономика и экология — это были вещи пересекающиеся и перетекающие одна в другую. Дело в том, что я учился на экономическом факультете МГУ, и когда должен уже был выбрать себе специализацию, выбрал наименее идеологизированное направление, которое, как мне казалось, может в перспективе принести пользу — не хотелось заниматься какой-то туфтой. И я пошел писать диплом, а потом и диссертацию по теме охраны окружающей среды на кафедру экономики природопользования. Мне казалось, что это такая благородная деятельность, которая может в итоге как-то создать для меня профессиональное поле, в котором я буду чувствовать себя органично и понимать, что я приношу какую-то пользу. Ко всему прочему, была у меня тайная мечта поездить по миру. И мне казалось, что зная английский язык и занимаясь таким благородным делом, как экология, я смогу эту мечту осуществить.

- Судя по всему, вы тогда угадали с выбором?

— Да, в итоге оказалось, что мой расчет был верным. Но тогда до этого еще было далеко. Так что я не был сначала экономистом, а потом экологом — все это было одновременно. И диссертация моя называлась "Экономическая эффективность информационной деятельности в области охраны окружающей среды". На ниве экологической деятельности я развил бурную общественную активность. Сначала я был выбран в председатели Молодежного совета МГУ по охране природы. Параллельно я создал свой экологический клуб, который назывался "Зеленая волна", — отсюда берет начало GreenWave. Это было в середине 80-х, и этот клуб у меня в основном занимался организацией обменных программ добровольного труда, когда к нам приезжали со всего мира молодые хипповые люди и занимались, например, уборкой национальных парков, высаживанием саженцев, а наши люди должны были ездить куда-то за рубеж — вот с этим было сложнее: меня, например, несколько раз не выпускал партком факультета. То есть не сразу осуществилась эта моя идея поехать и посмотреть мир. Но именно тогда, на ниве экологической деятельности, я и осуществил свои первые культурные проекты, если не считать того, что еще в 1980 году я победил в конкурсе дискотек МГУ с программой о тбилисском рок-фестивале "Весенние ритмы".

- Какие культурные проекты, например?

— Скажем, в 85 году я был руководителем культурной программы Центра охраны окружающей среды Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве. Тогда я впервые столкнулся с тем, что явилось прообразом продюсерско-организаторской деятельности в области музыки. У меня был целый павильон "Космос" на ВДНХ, я мог под эгидой ЦК ВЛКСМ набирать себе команду, которая помогала мне осуществлять эту культурную программу, естественно, все было добровольно и бесплатно. Более того, я через культурный отдел ЦК ВЛКСМ мог пытаться выписать из-за границы музыкантов, который мне были интересны. Это было немыслимо, невероятно интересно. Я ночами не спал, пропадал в "Космосе", у меня там была большая комната (слово "офис" еще никто не знал) и команда — человек десять, и для меня это был невероятный опыт.

- И кого вы выписали?

— Выписать из зарубежных никого не удалось, потому что я хотел сразу людей типа Genesis, Pink Floyd и так далее. Зато мне удалось сделать концертный проект, который меня очень впечатлил. Я помню, как половина зала в 85-м году была в слезах, и я в слезах, гордый своей миссией, — это был проект, объединивший джаз-роковый ансамбль "Арсенал" и народный ансамбль под управлением Дмитрия Покровского, который был тогда пионером возрождения исконной русской народной традиции в противовес лубочной советской интерпретации. Оказалось, что очень хорошо совпали энергия новой электронной музыки, которую тогда осваивал Алексей Козлов, что-то типа брейк-бита, и корневая русская культура. И мне очень понравилось быть таким коммуникатором, соединяющим какие-то стихии, каких-то людей. Я почувствовал, что это получается. И уже в следующем году я соединил этот же ансамбль Покровского с американским ансамблем Paul Winter Consort саксофониста Пола Уинтера, где был потрясающий перкуссионист Гленн Велез. Может быть, во многом благодаря контактам с последним я сам потом стал на всяких этнических барабанчиках барабанить. У Уинтера была экспедиция по Байкалу, потом они давали концерт в зале "Россия", а я через Госконцерт сумел списаться с Уинтером и его тогдашним менеджером Тедом Левиным — он же был тогда профессором музыковедения элитного Дартмутского колледжа, да и до сих пор там преподает.

- Как-то легко вы в то время с иностранцами пересекались… 

— Я тоже тогда удивлялся, что в то время, когда вольные контакты с иностранцами еще не поощрялись, Госконцерт пошел мне навстречу. Вообще, я многие вещи делал, не понимая того, что этого делать у нас не принято: приглашал иностранцев, не зная, что у нас это не поощряется, рвался за рубеж, не зная, что это считается не очень хорошим тоном. Я все это делал открыто, и в 86-м нам удалось сделать потрясающий концерт во Дворце культуры МГУ — единение двух совершенно разных культур: экологического американского джаза и русской корневой культуры. Впоследствии это вылилось в пластинку Earth Beat, начались гастроли ансамбля Покровского по США, сам Покровский преподавал в Дартмутском колледже по протекции Теда Левина. Мне было приятно, что я создал что-то новое. Возможно, это вообще был первый советско-американский музыкальный проект — я подобных не помню. Я был страшно рад и горд, но и не мыслил себя профессиональным продюсером. Хотя сейчас понятно, что это были вполне себе продюсерские акции, когда я придумывал, соединял музыкантов и у них что-то в итоге получалось.

- Так что же все-таки заставило вас помыслить себя именно продюсером?

— Потом, через много лет, а именно в 93-м году я повстречался с Тедом Левином в Америке, когда уже начал ездить по всяким экологическим обменным делам и с 1988 года часто бывал в Штатах. Он дал мне кассетку тувинского ансамбля "Хуун-Хуур-Ту". Дело в том, что Тед — первый иностранец, попавший в Туву, которая долгое время была закрытой. Впоследствии он написал книгу, сделал там полевые записи разных музыкантов, в частности, этого ансамбля. Именно он поспособствовал тому, что концертное агентство International Music Network решило в 1994 году устроить "Хуун-Хуур-Ту" первый профессиональный тур по США. К этому времени у них уже был записанный в Лондоне диск, который вскоре вышел на лейбле Shanachie под названием 60 Horses In My Herd ("60 лошадей в моем табуне"). Тед спросил меня, не найду ли я человека, который мог бы с ребятами как тур-менеджер ездить по Америке, вести эти концерты, быть связующим звеном с прессой и так далее. Надо сказать, что у меня всегда были некие перформерские амбиции, которые оказались недореализованными, и я подумал, что мне интересно самому проехаться с группой по Америке. И самое главное — музыка тувинцев меня просто ошеломила, покорила с первых тактов. Тед удивился моему решению, он не представлял меня в роли тур-менеджера, думал, что я такой уже солидный человек — в то время я уже был председателем разных международных конгрессов, ездил по городам и весям всего мира, организовывая всякие совместные проекты. И тем не менее  мне очень захотелось этого опыта с тувинцами. С этого момента начался мой дрейф в сферу музыки. Я считал это хобби, экспериментом и вовсе не думал, что окажусь здесь профессионально.

Во время тура 1994 года мы встретили переполненные залы, восхищенных знаменитостей. Музыканты Grateful Dead, совместный концерт с "Кронос-Квартетом" в Стэнфорде, Фрэнк Заппа, который записывал с "Хуун-Хуур-Ту" альбом, но, к сожалению, закончить не успел — умер от рака простаты. Овации по всей Америке, в газетах пишут — Best world music event, то есть "Лучшее world music событие года", интервью, MTV, шоу Дэвида Леттермана, Джона Стюарта, и я уже во всей красе рассказываю байки о Туве и говорю чуть ли не больше леттерманов-стюартов. То есть я оказался в нужном месте, оказался востребованным и с той, и с другой стороны — этим ребятам я помогал вживаться в новый для них мир, а этому миру помогал узнавать неведомую для них культуру.

- Не страшно было отказываться от уже состоявшейся карьеры эколога и бросаться, как в омут, в совершенно неведомый мир?

— Нет, не страшно. Для меня это свойственно. Я никогда не ощущал себя укорененным в какой-то профессии. Да и путевая жизнь меня привлекала. Честно скажу, что когда меня несколько лет не выпускали в студенческие времена за рубеж, я был просто раздавлен и шокирован тем фактом, что это так сложно. Я не знал этого. Даже когда меня пригласила премьер-министр Норвегии Гру Харлем Брундтланд, которую впечатлило мое московское выступление на заседании Мировой комиссии по окружающей среде и развитию, меня не пустили (это было, по-моему, в 1985 году). Когда у меня появилась возможность увидеть мир, благодаря музыке или даже спорту (я на футбольный чемпионат мира 1994 возил туристов в качестве тур-гида), я ее использовал.  Еще раз — я и не мыслил тогда, что музыкальный менеджмент станет моей профессией. Никаких дальних планов, просто вот сейчас я этого хочу, хочу провести месяц в этой поездке. Мы дали 25-30 концертов, объехали 15-18 штатов. "Хуун-Хуур-Ту" быстро стали кумирами — продавались двух-трехтысячные залы, назначались дополнительные концерты, музыкальные знаменитости буквально становились в очередь, чтобы познакомиться с невероятными сибирскими шаманами. Так я быстро стал вхож в музыкальный мир, смог познакомиться с кумирами своего детства и юности, и только потом ко мне пришла идея попробовать возить их в Россию. Но первыми, кого я привез, были не кумиры юности, а фанаты "Хуун-Хуур-Ту" — "Кронос-Квартет", записавшие с ними совместные композиции для двух альбомов — Night Prayers и Early Music. Я привез их в Москву в 1997 году и практически один сделал два больших концерта в зале Чайковского.

- У вас не было совсем никакой поддержки?

— Нет, мы были втроем с женой и моим приятелем. Причем тогда еще не было интернета, во всяком случае, такого, как сейчас. Но у меня уже была своя двухчасовая радиопередача на радио "Престиж", я там оголтело рекламировал свою первую промоутерскую авантюру с "Кроносом", было очень много звонков в эфир. Мы продавали билеты, назначая по радио встречи в Доме композиторов. Всего продали три тысячи на два концерта. И тогда же, дрожа от опасения, что меня сейчас заткнут и скажут "знай свое место", я сказал музыкантам из "Кронос-Квартета", что программа, которую они запланировали, не сработает потому-то и потому-то. Дело в том, что один их концерт был полностью составлен из произведений неизвестных композиторов бывшего СССР. И этот концерт не продавался вообще. Я предложил полностью поменять программу и написать на афише одни хиты — Different Trains Райха, Гласса, Хендрикса и прочее. Собрать зал, а вот уже на концерте, в переполненном зале, разбавлять хиты этими самыми неизвестными узбекскими и армянскими композиторами. И "Кронос" легко пошел мне навстречу, и получилось так, как я предсказывал: полный зал Чайковского, и  эти композиторы, которых музыканты квартета одного за другим выводили на сцену, были в шоке, что их произведения в исполнении корифеев современной академической музыки слушает полторы тысячи человек в Концертном зале Чайковского. Помню, композитор Зограбян даже прослезился. Это было здорово — появилось ощущение того, что ты можешь не только что-то транслировать, но и конструировать. Так постепенно я оказался в этой нише, и у меня больше не осталось времени ни на что. Затянуло и получилось так, что из хобби это превратилось в единственное дело жизни.