Я не сразу обнаружила кочевой оазис. Заглянула с Авиамоторной улицы — обычный двор: старая пятиэтажная школа, железный забор, спортплощадка... И вдруг, когда я уже думала повернуть обратно, передо мной выросли разной величины и формы дома кочевников — юрты, чумы, яранги. Из резных ворот с надписью «Музей кочевой культуры» появился шумный рой второклашек. Учителя торопят: хватит, пора уходить. Но ребята, словно зачарованные, застревают то у одного экспоната, то у другого.

— Мы работаем по принципу живого музея, — рассказывает директор этого удивительного очага культуры Константин Куксин. — У нас все экспонаты можно потрогать руками, окунуться в жизнь кочевников, приобщиться к их традициям. В общем, словно побываете в гостях.

Директор ведет меня по своим владениям, показывая то юрту-штаб, где впервые проявился полководческий талант Георгия Жукова, то нарядную кибитку знатной монгольской девушки, то бедуинский шатер в огромном металлическом чехле — для защиты от суровой столичной погоды.

— Вот, например, эта юрта отличается от обычных, в которых живут монголы, лишь датчиками пожарной безопасности, — продолжает экскурсию Константин Валерьевич. — Во всех жилищах собраны настоящие, типичные для того или иного народа вещи. И, соответственно, в каждом доме своя программа, посвященная народной религии, культуре, быту... Дети у нас могут пострелять из лука, сделать амулет. Проводим обряд монгольского чаепития. И, конечно, даем поиграть в распространенные среди кочевников игры. К примеру, в монгольские головоломки или в альчики — «бараньи косточки».

Я тоже пытаюсь разобрать простую на первый взгляд, но весьма необычную деревянную головоломку. Потом мы проходим в просторную юрту, где во время экскурсий легко помещается человек тридцать-тридцать пять.

— Такую юрту ставят женщины часа полтора-два, — рассказывает Константин Валерьевич. — Мужчины, как и положено, отдают дамам более легкую работу. Я как-то попробовал себя в роли оленевода — надо сказать, не было в моей жизни работы тяжелее. Приходилось целый день бегать по глубокому снегу, чтобы ни на минуту не оставить оленей без присмотра. По сравнению с этим сборка юрты — просто удовольствие. Кстати, иногда на Крайнем Севере необходимо переезжать на новое пастбище каждый день. И жена моего друга, когда две недели стояли на одном участке, просто места себе не могла найти: «Когда же мы тронемся в путь?».

  * * *

...На улице слякоть и холодно. А здесь, в юрте, как-то сразу становится тепло и радостно — то ли яркие краски убранства шатра радуют, то ли необычные предметы будоражат воображение. Музыкальные инструменты, роскошные шкуры, старинное зеркало — все хочется рассмотреть, пощупать. На массивном деревянном столе — баранья лопатка. «Она используется для гаданий: будет ли сочная трава, много ли скота родится», — объясняет мне Константин Валерьевич. Слабо пахнет шерстью. Интересуюсь у создателя музея: откуда появилась такая любовь к кочевой культуре?

— Впервые в Монголию я попал в 2002 году, — вспоминает он. — Объявили велопробег от Байкала до Китая. И когда мы ехали по территории Монголии, я был просто потрясен ее красотами, культурой, которую мы совсем не знаем. И захотел обязательно туда вернуться.

Молодой школьный учитель географии не только «заболел» Монголией, но и «заразил» ею своих учеников. Они стали ездить в экспедиции, осваивать язык, традиции, верования кочевых народов. И, естественно, появилась идея музея — так хотелось, чтобы как можно больше людей узнали и полюбили эту страну.

— Спасибо директору школы Роману Алексеевичу Реуэлю, который разрешил на своей территории ставить наши экспонаты, а также помогает нам с решением бытовых, организационных вопросов, — говорит Константин Куксин. — Днем рождения музея мы считаем 12 января 2004 года, когда растаможили наш первый экспонат — вот эту старую монгольскую юрту. Понадобились подписи трех российских министров, чтобы данную гуманитарную помощь монгольского народа русскому (да-да, я не шучу, так это и значилось!) пропустили на границе.

Постепенно коллекция разрасталась, теперь в ней 11 крупных объектов — традиционных домов кочевых народов. География разнообразна: от сшитых из кожи шатров детей пустыни туарегов до крытых оленьим мехом чумов народов Крайнего Севера. Думаю, что здесь, пожалуй, пытаются объять необъятное.

— Кочевники всегда поймут друг друга, — гид словно читает мои мысли. — Даже несмотря на огромные расстояния, разделяющие их, в быту, обычаях, отношении к жизни у них много общего. Например, всюду гость — подарок. Как говорит монгольская пословица: «Счастлив хозяин, у дома которого пасется конь гостя». И, кстати, почти везде — от Казахстана до Монголии и Ливии — с большим уважением относятся к исследованиям нашего выдающегося историка-этнографа Льва Гумилева и с успехом воплощают его идеи в жизнь.

* * * 

В шатер постоянно заходит кто-то из помощников директора. Совсем юные ребята докладывают, что пришли из школы и готовы почистить лошадей. Их у музея целых две: какой же кочевник да без коня! Потом приходит экскурсовод Майя — переодевается в настоящий национальный костюм, чтобы провести следующую экскурсию.

— Самое ценное, что есть в нашем музее, — это люди, — говорит директор. — У меня потрясающие сотрудники! Все участники экспедиций — люди увлеченные, яркие и необычные. Например, Саша Терехина — историк, этнограф, исследователь культуры коренных народов Крайнего Севера России. Она принимает активное участие в создании кочевых школ для детей оленеводов. А как она поет песни народов Крайнего Севера — заслушаешься! Володя Щетанов — путешественник и художник, он оформил первый буддийский храм в Москве. Володя изучает культуру поморов. Он преподает в кадетском корпусе и пишет книгу «Три Слова о Ломоносове и море». Майя Галеева — участница экспедиций в самые труднодоступные регионы планеты. Она исследует традиционные обряды и верования кочевых народов и даже получила посвящение у шаманки народа цаатан («оленьи люди») в Северной Монголии. А еще она переводчица и поэтесса — недавно вышел сборник ее лирики.

Кстати, экскурсовод в музее — самая почетная должность. Чтобы стать им, нужно сначала пройти курс «молодого бойца» — поработать волонтером, потом отправиться в экспедицию (если покажешь себя достойным и увлеченным человеком), а под конец сдать настоящий экзамен — придумать и написать бизнес-проект собственного музея. По словам директора, уже несколько уникальных задумок ждут воплощения в жизнь.

Мы выходим из юрты. Константин Куксин увлеченно рассказывает о буддизме (на территории музея даже построен маленький буддийский храм) и шаманизме. О том, как у некоторых кочевых народов органично переплетаются две-три и даже пять религий. О том, как уважают кочевники стариков, как любят детей. Вспоминает, что в степи легко встретить пастуха с кандидатской или докторской степенью. Ведь на Востоке человек учится, чтобы найти свое место в жизни. А к современным благам цивилизации там относятся очень сдержанно: используют только то, что реально и незаметно улучшает жизнь.

* * *

Мне уже давно надо уходить, а я не успела толком рассмотреть даже убранство одной юрты. Хочется прийти сюда вместе с друзьями, чтобы насладиться рассказами бывалых путешественников, их песнями, стихами и необычным монгольским чаем.

— Чему самому важному научили вас кочевники? — интересуюсь у Константина уже у ворот.

— Я стал более спокойным, — задумчиво произносит директор музея. — Как говорил мне один чукча, когда я раздражался: «Представь, началась пурга. Пять суток из яранги не можешь выйти. Сиди, думай». Научился останавливаться, смотреть на жизнь. Можно сказать, меня как личность сформировала кочевая культура — и не только меня, но и моих сотрудников.