40-летний Игорь Бутаев недавно защитил кандидатскую диссертацию по политологии и скромно относит себя к «молодым ученым», которым «несть числа». Однако для Бурятии он личность уникальная. Не встретишь еще одного политолога, у которого за спиной не один десяток лет военной службы, звание подполковника серьезной силовой структуры и боевой опыт службы на Кавказе. За тему своей новой научной работы о развития сепаратизма в национальных районах Китая (Синьцзян, Тибет и Внутренняя Монголия), держа в уме аналогичные проблемы, существующие в современной России, Игорь Бутаев взялся в непростое время. На одну из встреч в редакции он пришел в модной футболке с надписью:

I love China

Сегодня существуют взаимоисключающие концепции относительно того, в каком виде в не столь отдаленном будущем будет существовать Китай. Как молодая политическая и экономическая сверхдержава, вернувшая в лоно «матери-родины» последний отпавший когда-то осколок – Тайвань и заменившая экономических гигантов США и Японию? Или как дряхлеющая тоталитарная империя на новом витке своей цикличной истории, когда ее единственной перспективой снова остается очередной распад страны на Север и Юг?

Прогнозируется, что после «возвращения» Тайваня окончательно сформируется новый центр политических интересов. Он может образоваться в виде объединения развитых в финансово-экономическом отношении провинций, тяготеющих к «капиталистическим» Шанхаю, Сянгану (бывший Гонконг), Аомыню (бывший Макао), к островам Хайнань и Тайвань. В этом случае экономически развитый Юг при поддержке западного сообщества образует «демократический» Южный Китай. В «коммунистический» же Северный Китай со столицей в Пекине при этом развитии событий должны войти бедные северные провинции, из которых люди не имеют возможности переехать на богатый Юг.

Таким образом, формула «одна страна – две системы» может преобразоваться в другую, более логичную формулу «две страны – две системы». По этому сценарию национальные окраины современного Китая – Синьцзян-Уйгурский, Тибетский автономные районы и Внутренняя Монголия (АРВМ) – могут естественным образом отпасть от китайского «федерального центра» и воплотить мечту нескольких поколений радикалов-сепаратистов о собственном государстве и «национальном возрождении».

«Китайская Чечня» в Синьцзяне

Именно о том, на чем основан сепаратизм некоторых лидеров уйгуров, монголов и тибетцев, идет речь в работе бурятского «боевого» политолога.

- Я изучаю Китай через призму проблем этих трех нацменьшинств, – говорит Игорь Бутаев. – Пути и способы борьбы за независимость Тибета и Синьцзяна разные. У тибетцев это ненасильственный путь, который проповедует Далай-лама XIV. Однако лидер Тибета находится в преклонном возрасте, живет за пределами страны, и в последнее время среди тибетцев набирает силу более радикальное движение. Тибетская молодежь все больше сближается по методам с движением уйгуров в Синьцзяне. Цель же последнего – независимость Восточно-Туркестанской республики, а уйгурские сепаратисты ведут вооруженную борьбу с Китаем.

В движении уйгуров за независимость все большую роль играет так называемая «Освободительная армия Синьцзяна», чьи боевики проходят подготовку в горах, прилегающих к Тибетскому нагорью, в Пакистане и Афганистане.

Монгольский вопрос в Китае частично переплетается с тибетским вопросом, с тем, как разрешаются там проблемы в отношениях государства к буддистам. Игорь Бутаев считает, что по сравнению с тибетцами и уйгурами монголы – более «приспособленческий» народ. Поэтому во Внутренней Монголии менее остро стоит проблема сепаратизма. Тем не менее историческая память монголов, существование независимого монгольского государства, где живет, кстати, меньшая часть (треть) монгольского народа, зримо напоминают монголам Китая о панмонголизме.

Проблемы национализма

По мнению Игоря Бутаева, все проблемы Китая связаны, с одной стороны, с распространением национализма в среде нацменьшинств, а с другой, со вновь возникшим там интересом к идеям панисламизма, пантюркизма и панмонголизма. Все эти проблемы имеют место и в России. Большая часть нерусского населения в стране является тюркоязычной. Лидеры пантюркистского движения сегодня в сферу своих интересов включают не только тюрков (ряд кавказских народов, татар, башкир, казахов и сибирских тюрков), но и монголо-маньчжурские народы. Пантюркисты, например, считают, что Чингисхан это их народный герой. И география турецких лицеев захватывает Бурятию и Монголию.

– Как и в Китае, в нашей стране все большее распространение получают идеи панисламизма, – считает Игорь Бутаев. – Среди экстремистов, участвующих в вооруженной борьбе на Кавказе, помимо национализма, большую роль играет религиозный исламский фактор. Терроризм остается одним из методов политической борьбы и пантюркистов, и панисламистов.

Кроме того, в России имеется относительно спокойное буддистское население, исторически связанное с тибетским ламаизмом, изучаются труды Цыбена Жамцарано и других идеологов панмонголизма. Я считаю, у России и Китая в отношении нацменьшинств проблемы во многом схожи. И нам можно использовать китайский опыт их разрешения, проявляющийся, в частности, в изменении национального представительства в органах власти автономных районов в пользу нацменьшинств. Например, доля представительства нацменьшинств во властных структурах Китая постоянно растет, при том что в национальном составе Китая они составляют лишь 7%, в то время как в России все наоборот. Национальные меньшинства у нас составляют более 20% населения, а доля их представительства в структурах власти неуклонно уменьшается!

В «Имарате Кавказ»

В изучении методов террора как средства достижения политических целей у политолога есть реализованный на своей практике опыт. В общей сложности после начала «второй чеченской войны» Игорь Бутаев провел на Кавказе в командировках и на постоянном месте службы более трех лет. Служил в Чечне, Ингушетии, Северной Осетии, Адыгее и Ставропольском крае. Жил и в военных частях, и в аулах, ходил и в форме, и в «гражданке». Из-за «фазика» (головного убора типа тюбетейки) и длинной рубашки навыпуск местные жители иногда принимали эфэсбэшника-бурята почти за «своего» – ногайца или за мусульманина из Средней Азии (узбека или уйгура).

- У некоторых «федералов» имеет место, так сказать, исламофобия, или кавказофобия. Но я этим не страдал. На Кавказе люди очень гостеприимные и дружелюбные, хорошо принимают, все показывают. Мне как политологу и вообще человеку, связанному с наукой, было очень интересно общаться с местными, узнавать, как они живут. Наблюдать за обычаями. Я выезжал в станицу Шелковская в Чечне, где живут ногайцы, был у них на сабантуе.

Со стороны других наших ребят я, правда, подобного интереса не замечал. У большинства из них было такое настроение: «отдолбить и уехать». А так, чтобы интересоваться жизнью людей, выходить куда-то за культурными впечатлениями, местную литературу покупать, такого я не замечал. В Бурятии приезжие офицеры как-то больше интегрируются в местную жизнь, начинают ценить особенности местной кухни, кое-что узнают о бурятах, а некоторые посещают дацаны, лечатся у лам и даже заказывают там молитвы за благополучие. С этим я здесь сталкивался неоднократно. Но на Кавказе я что-то не слышал о том, чтобы кто-то из федералов посещал мечеть. Но, по большому счету, во всех армиях мира отношение к местным одно – с позиции превосходства. Хотя в отдельных случаях все зависит от уровня культуры офицерства, – рассказывает подполковник Игорь Бутаев.

Кроме «мирных» кавказцев, Бутаев имел встречи и с участниками вооруженного сопротивления. Причем он видел «лесных братьев» не только в оружейной прорези, но и вживую общался с ними.

- Я имел иногда беседы с теми, кого называют моджахедами, – сообщил «Новой Бурятии» военный-политолог Игорь Бутаев. – Это было, когда проводился захват боевиков. На моей памяти было проведено несколько акций по захвату, брали и командиров, из числа арабов даже. Сначала появлялась информация о том, что в каком-то месте есть источник, который может дать интересные показания. После того как производился захват, как правило, следовала беседа или допрос каждым из заинтересованных ведомств.

Это в последнее время почему-то почти все попытки захвата заканчиваются летальным исходом. Тем не менее недавно сообщалось, что был захвачен живым один из главных командиров боевиков Магас («военный амир Имарата Кавказ». – С.Б.). Его взяли без единого выстрела, спящим. Кстати, я не помню, чтобы до этого захватывали кого-то из их командиров такого масштаба. То есть борьба с экстремизмом остается у нас на Кавказе, как и в Синьцзяне, очень актуальной темой!

Панмонголизм, хоть имя дико…

Личные наблюдения, жизненный и профессиональный опыт «экстремальной» политологии помогают Игорю Бутаеву в написании его научного труда. Он говорит, что знакомство с реальными носителями идей сепаратизма, жестокой правдой войны наглядно показало ему, чем могут заканчиваться безобидные, на первый взгляд, «столкновения идей».

- Политика – это отражение интересов всех социальных и этнических групп. И мы должны понимать, что в России существуют интересы, которые не совпадают с целями нашего, ныне единого государства. У нас есть опыт, относительно недавний, существования Дальневосточной Республики, есть проблема Кавказа и стремление тюркских народов объединиться. Но я думаю, что проблемы и Дальнего Востока, и Кавказа в большей степени экономические, а потом уже политические. Дальний Восток, например, может отделиться, только если экономически сильно прижмет. То, что китайский опыт нам можно использовать, это однозначно. С другой стороны, наши тюрки проживают не в одной провинции, как в Китае, а в разных регионах. Есть сибирские тюрки, енисейские киргизы, якуты, тувинцы. Их нельзя загнать в одно образование со столицей в Казани!

В начале прошлого века было аж три реальные попытки создать панмонгольское государство, в которое входили бы все территории, населенные монголами, в том числе и территория Бурятии. Ни одна из этих попыток не удалась, и дело создания монгольской государственности ограничилось территорией Внешней Монголии. Она сначала получила автономию в Китае, а затем при помощи России провозгласила «независимость». Тем не менее панмонголизм на протяжении всего века являлся пугалом для властей Китая и России и надеждой для политических авантюристов и Японии, пытавшейся создать здесь свою «пятую колонну». За это время в ходе политических репрессий в России пострадало несколько поколений политиков, ученых и деятелей культуры, которых часто незаслуженно записывали «панмонголистами». Сегодня в Бурятии отмечается очередной всплеск интереса к панмонголизму, который ограничивается пока лишь научным изучением.

- Решение об образовании в 1919 году панмонгольского государства со столицей в Хайларе не получило международно-правового признания. Причина, вероятнее всего, заключалась в нежелании Халха-Монголии терять свою самостоятельность, значимость и становиться составной частью общемонгольского формирования на правах субъекта, – пишет в одной из своих статей политолог Игорь Бутаев.

P.S. Стала ли сегодня политология как наука частью реальной политики или остается сугубо академической отраслью знаний, опаздывающей со своими результатами на 10–20 лет, как в прошлом веке? Появление в этой науке действующих офицеров спецслужб, защищающих диссертации на еще не остывшие политические темы вроде бы говорит в пользу первого утверждения. Однако привычка к эзопову языку, когда «скользкая» тема о вероятности распада России рассматривается «через призму» южного великого соседа, скорее, свидетельствует об обратном.

Сергей Басаев