Прошёл месяц с момента нашего пребывания в сомоне Цагааннуур на берегу живописного озера Доод Цагааннуур

Были отсняты первые кассеты об уникальной по своей красоте природы Дархадской котловины. Уже не так холодно по утрам в четырёхстенной юрте, и не так студёна вода, когда нужно мыться. Уже привыкли к журавлям, курсирующим от нашего жилья, уткам, облюбовавшим водную гладь озера, отсутствию кровососущих насекомых. В один из вечеров под тусклый свет двенадцативольтовой лампочки, берущей питание от аккумулятора, к нам в юрту вошли Пурэвсурэн с мужем Тулгой и маленькой дочкой Пашээ в возрасте 2,5 года. Угостили гостей чаем по местному обычаю, налив его из термоса в пиалу, конфетами и печеньями в тарелке. Здесь принято, прежде чем взять угощение, дотронуться сначала снизу до посуды, что выражает почтение к пище. Это знает и стар, и млад.

Во время обучения в БГУ Арюна, наша переводчица, на лекциях по монгольскому языку впервые узнала о загадочном народе - цаатаны, практикующих самый древний вариант шаманизма, существовавшего среди монгольских кочевников. «Цаа» означает «олень»; «цаатаны» - «те, кто владеют оленями».

О них совсем скудная информация. Попасть к ним трудно, живут в 50 км от посёлка, лишь изредка появляются в сомоне для того, чтобы купить необходимые продукты. Интервью практически не дают.

Я спросил у Пурэвсурэн, знает ли она кого-нибудь из рода цаатанов и можно ли с ними встретиться? Она ответила утвердительно, и мы, загоревшись идеей и представившейся возможностью, начали сборы в дорогу. Нас не пугало то обстоятельство, что путь не близок, и проходит по труднодоступным местам, где лес и болотистая местность, что каждый из нас сидел на лошади от силы несколько раз в жизни. Цель была дороже. Оказалось, что Пурэвсурэн и Тулга хорошо знают заарина Косту, самого сильного шамана из рода Цаатанов Дархадской котловины. Решили направиться к нему через день. Волнением бы наполнен следующий день. Купили, как нам посоветовали супруги, подарки, сигареты, спички и бутылку хорошей водки в местном магазине. Условились сразу, что Арюна не поедет из-за сложностей в предстоящем пути. Я немного понимаю монгольский язык и буду брать на себя функцию переводчика. Стали готовиться к поездке. По совету Тулги надели монгольские халаты - дэли, несмотря на то, что погода была солнечная. Надели головные уборы. Дархадская предусмотрительность нам здорово помогла. Спустя два часа (а мы выехали назавтра после обеда) внезапно задул холодный ветер в спину, и если бы не длинные халаты и не головные уборы... В общем, человек, выросший в Дархадской котловине, знает её капризы лучше нас.

Если поначалу нас окружал знакомый пейзаж - равнины и слева, и справа вершины гор, холмы, то по мере того, как мы продвигались дальше, горы становились всё выше и выше, а лес гуще. Опять попадались серые журавли, совсем нас не замечающие. Небольшая речка на нашем пути. С непривычки болит известное место, затекли ноги. Делаем короткий привал и перекур. Четыре часа пути позади. Ещё столько же и мы у цели. Но дальше, по словам нашего проводника Тулги, самая трудная часть нашего путешествия. Крутой подъём по узкой тропе сквозь строй деревьев, а затем спуск и болотистая местность.

Погода ещё через час стала портиться  - пошёл мелкий, нудный дождь. Неожиданно на нашем пути вверх по горе показался сруб. Слезаем с лошадей и проходим внутрь. Устраиваем совещание. Как быть дальше? Выйдя из избушки, в который раз убеждаемся в удивительной непредсказуемости погоды Дархадской котловины - дождь почти перестал, превратившись в мелкую водяную пыль. Поэтому мы продолжили наш путь.

Величественная картина открылась перед нами, как только мы преодолели подъём и стали спускаться в долину, окаймлённую убелёнными снегом вершинами пиков гор. Проехав ещё несколько километров, увидели одинокое дерево, обвязанное синими хадаками. Остановились, чтобы попросить разрешения посетить цаатанов у духов этих мест. Мы вступили в их владения.

Слева у подножия горы, прямо у кромки леса показались остроконечные пики чумов. Такое впечатление, что мы едем в гости к североамериканским индейцам.

Первыми нас встретили собаки, а потом из чумов начали выходить люди. Узнав, что мы направляемся к Коста, нам указали, как его найти. Местность сильно заболочена, кругом мелкие лужи, мох и кустарники, солнце перевалило за горы. Опять стал накрапывать моросящий дождь. Местами кони проваливались по колено, и было трудно удержаться в седле.

Наконец среди редких деревьев показались два чума, рядом спутниковая тарелка. Лай собак обозначил наше присутствие. Привязываем уставших лошадей, Тулга несёт в дом подарки и наши съестные припасы, предварительно узнав, на месте ли Коста. Острый шпиль чума, внутри жерди через каждые полметра. В центре железная печь - буржуйка с круглым отверстием посередине наверху под таган с металлической трубой, устремлённой вверх в отверстие над печью сквозь скрещённые концы жердей.

Мы здороваемся с Коста и женщиной, её зовут Ханда. Коста - среднего телосложения человек, с короткими волосами, большим лбом, прямым носом и пронизывающим насквозь взглядом тёмно-карих глаз. Он сидит на невысокой кровати прямо напротив входа в вязаном свитере, светлых брюках и оленьих унтах. Как мы узнали ещё до отъезда сюда, Коста болен - у него левосторонний инсульт.

Вместе с Эдуардом - оператором вынимаем свои подарки, хадаг. Я тихо спрашиваю Тулгу - уместно ли подарить деньги? Он отвечает, что это на моё усмотрение. Я всё-таки вытащил купюру и положил её сверху на хадаг, потом водку. Потом вручил пакет с остальными подарками.

Слева от входа - тоже приземистая кровать, на ней свёрнутые одеяла. Пол устлан ковровыми дорожками. Меж двух кроватей - предметы современности: радиоприёмник, телевизор и аккумулятор, от которого светит лампочка. Справа от входа - женские владения. Невысокий столик, покрытый клеёнкой с расставленной на нём посудой, пиалами, бидоны. На доске, прибитой к двум жердям, висят кухонные инструменты, сито и различной ёмкости черпаки. Сушатся куски мяса на верёвке между жердями. Всё самое необходимое и ничего лишнего.

Пока мы пьём чай по обычаю, кратко используя свои скудные знания монгольского языка, говорю  Тулге, для чего мы здесь. Шаман Коста внимательно смотрит на нас, затягиваясь сигаретой. Мы не расчехляем фотоаппаратуру, не получив на съёмки разрешения. Пауза затягивается, и невидимая нить напряжения начинает постепенно натягиваться. По брезенту, который покрывает чум, стучит каплями дождь. Мы приехали вовремя. Открывается полог чума, и показывается миловидная и стеснительная стройная девушка в красном дэли. В затянувшейся паузе едва слышен её голос. Она спрашивала у Ханды, кто мы такие. Я понял это и ответил, что вообще-то я солонгос, т.е. кореец. Она заулыбалась и засмущалась. Улыбнулся и Коста. Напряжение стало спадать. Вскоре весело затрещала металлическая печь - буржуйка, Ханда ставит казан для новой порции чая и угощает нас своим хлебом, сыром, приготовленным из оленьего молока. Изумительный вкус, надо сказать.

Понемногу лёд растаял,  и мы через Тулгу начали задавать Коста вопросы.

Цаатаны пришли с Тувы в Монголию в  1947 году, когда была установлена граница между Советским Союзом и Монголией. Государственная граница расколола племя цаатанов и разрушила отношения между их родственниками на советской стороне. Очень многие из старшего поколения цаатанов бежали из Тувы в Монголию, захватив имущество, а главное, оленей, чтобы избежать коллективизации. В 1931 г. Духа (Цаатаны) вошли в состав сомонов Улан-Ул и Рэнчинлхумбэ Хубсугульского аймака.

В России есть родственные им народы, это тувинцы-тоджинцы соседней Тувы, тофалары, проживающие в Иркутской области, и сойоты Окинского района Бурятии. Все они близки по языку, хозяйственным, культурным и прочим признакам.  Ранее  они занимали одну территорию, пересеченную несколькими горными хребтами. И, предположительно, являлись одним оленеводческим народом, разделение которого произошло с делением границ. Так и образовались четыре родственные группы.

Цаатаны оставались в Монголии и в разгар Второй мировой войны. В то время они считались людьми, почти не имеющими гражданства, и предпринимались попытки даже вытеснить их из страны. Такое положение сохранялось до 1956 года, когда они, наконец, были признаны гражданами Монголии.

Коста  только в 1965 году получил монгольский паспорт. Стал шаманом в 1977 году. Я не стал задавать вопрос по поводу его болезни и переключился на быт.

Живут цаатаны в остроконечных чумах (урц) как и коренные сибирские народы. Состоит он из 23 грубо отёсанных тонких жердей, выставленных по окружности, длиной около 6 метров. Сначала выставляются 3 вилкообразные жерди, а потом укладываются оставшиеся в остроконечный конус. Вся конструкция покрывается кусками брезента, начиная снизу. Их шесть кусков. На концах тесёмки, по 3 с каждой из сторон для обвязки жердей. В урце цаатаны живут круглый год! Хотя здесь бывает под - 50°С. На ночлег пол устилается шкурами оленей. Чрезвычайно тёплый мех, имеющий длинный ворс волоса. Держит тепло. Можно спать в спальном мешке из шкур оленя прямо на снегу, как делают народы Крайнего Севера.

Для цаатанов олень - это больше, чем всё, и с этим трудно не согласиться. Помимо мяса, молока, шкуры, олень - это средство передвижения. Это смысл их жизни.

Олених доят два раза в день. Кроме традиционного скота у цаатанов есть козы, кони, коровы, яки и, конечно,  собаки-лайки. Гуркыль - так звучит слово «собака» по-цаатански. Цаатаны - заядлые охотники: олени, лоси, медведи, соболь, волк, кабарга, выдра становятся их трофеями. Помимо этого они употребляют в пищу рыбу, летом и осенью заготавливают ягоды, кедровые орехи. Из них делают кедровое масло. Собирают лекарственные травы. По моей просьбе Ханда написала названия лекарственных трав на родном языке: жоогин, хавсраа, галпиш, бору-оту, алангуш, ардиш-оту, вансунбэр, согоон сум, таш, сур хир. Какой мелодичный язык!

В чай цаатаны добавляют хужир - минерал, содержащий соду. Так же, как у дархатов.

Цаатаны кочуют со своими оленями по определённым маршрутам между сезонными пастбищами. Олени не едят травы. Излюбленный корм для них - лишайники и мох.

Время от времени открывался брезентовый полог и в чум заходили взрослые и дети. Первые степенно пили душистый зелёный чай, а дети с радостью принимали угощение в виде конфет и печенья, подставляя свои маленькие ладошки. Все с любопытством смотрели на нас.

Закурив очередную сигарету, Коста что-то сказал Ханде. К сожалению, я не смог разобрать ни слова. Тулга, внимательно слушавший шамана, повторил его слова. Я всё понял. Коста согласился показать нам все свои шаманские доспехи, если можно так выразиться. Эдуард расчехлил фотокамеру, я приготовил фотоаппарат. Наступило томительное ожидание Нечто. Стих шум дождя. Ханда начала вытаскивать свёртки один за другим. Огромные пучки переплетённых разноцветных нитей были прикреплены к костюму шамана. Как сзади, так и на рукавах. Весь костюм покрыт узорами. Завязывается спереди тесёмками.

Ханда, предприняв неимоверные усилия, едва одела костюм. Вес костюма 43 килограмма, как мы узнали позднее. Затем последовал черёд шаманской маски - полосы материи с узорами с перьями наверху. Вниз свисает бахрома из тонких верёвочек с кожаными лепестками. Мы сидели, затаив дыхание. Время сжалось, словно застыло в недоумении перед сакральным. Наконец, Ханда взяла в руки огромный, обтянутый тёмно-коричневой кожей бубен с острыми гранями по внешнему периметру вместе с колотушкой. Эдуард, предварительно настроив освещение, приступил к съёмкам. Сказать, что мы видели шаманский костюм цаатана, значит сказать совсем ничего. Меня всё время не покидало чувство, что здесь присутствует ещё кто-то, воздух в чуме словно наэлектризовался под воздействием духов шаманского костюма, и поэтому незримо ощущалось их присутствие. Я нисколько не шучу.

Мы словно оцепенели, неосознанно уступая силе шамана. Дальше произошла и вовсе невероятная вещь - фотокамера вдруг перестала работать, хотя перед дорогой с аккумуляторной батареей было всё в порядке! Эдуард изумлёнными глазами, не веря происходящему, пытался вернуть камере жизнь, но тщетно. Поэтому все дальнейшие съёмки были сделаны фотоаппаратом. Изумлению нашему поистине не было границ, когда по приезду домой в Цагааннуур мы проверили наши фотоматериалы. Фотоаппарат не дал чётких снимков, когда мы снимали полное шаманское одеяние! Только когда Ханда сняла шаманскую маску и отложила бубен с колотушкой, снимки стали чётче. Я бы не поверил никогда, если бы не видел всё воочию. Невероятно! Если костюм шамана обладает такой силой, то какова же тогда сила самого шамана? Теряюсь в догадках, но думаю твёрдо и уверенно - Коста по силе велик, даже в сегодняшнем положении. Однозначно.

 Воздух в чуме стал прежним и упругим, исчезла неведомая, гигантская духов цаатанов. Взмокшая от напряжения и усталости Ханда укладывает шаманские доспехи. Вскоре мы снова с большим удовольствием пьём зелёный чай с оленьим молоком, ещё раз прокручивая назад события часовой давности,

У Коста 91 онгод - духов-помощников. Количество говорит само за себя. Кто бы мог подумать. Фантастика!

Пользуясь паузой, выходим с Эдуардом из чума. Тулга идёт распрягать лошадей. Ночевать будем здесь. Возле чума - спутниковая тарелка, чуть вдалеке темнеют чёрные силуэты деревьев. Кочковатый грунт с островками мха и лужи воды. Нет насекомых. Звёздное небо кажется ближе, чем в России. Может быть.

Спали на полу, устланным шкурой белого оленя. Не мог долго уснуть. Так много впечатлений за один день. Завтра будем снимать утреннюю дойку оленей.

Проснулся удивительно бодрым. Солнце уже взошло. Открыв полог чума, вышел на улицу. Чистый ароматный воздух, запах мха, леса пьянит. Мычание какого-то животного прервало мои размышления. Смотрю в сторону источника шума и вижу оленей, стоящих между деревьями в 20 метрах позади чума. Северный олень - по-монгольски - «цаа» -  смысл жизни цаатанов. Грациозные и красивые животные. Самцы с большими и ветвистыми рогами прохаживаются в глубине леса, а рядом с чумом привязаны к кольям оленихи с оленятами. Скоро их должны доить.

Наш чум просыпается. Ханда уже растопила печь, и скоро будем завтракать. Через полчаса нам с Эдуардом подают чай в больших пиалах, и мы с удовольствием уплетаем дары здешних мест. Снова в дверях показываются гости  - дети из второго чума. Ханда угощает их сладостями. Дети похожи друг на друга везде. Это аксиома.

Поблагодарив хозяев чума, мы с Эдуардом вышли на улицу. Пока не подошла дойка оленей, Эдуард делает снимки. Тут погода выступила нашей союзницей, словно извиняясь за вчерашние неудобства со своей стороны. А снимать было что. Чумы со спутниковой тарелкой, охотничьих собак, детей, колющих дрова, великолепных оленей - самцов с огромными ветвистыми рогами, которых по нашей просьбе подвели на фотосессию дети.

Незаметно наступила дойка. В который уже раз повторяю это слово - «впервые» видел,  как доят северных оленей. Молока олени дают меньше, чем наши коровы, не видно совсем вымени. Сколько точно, сказать затрудняюсь. Дело не в количестве литров. Самое главное - они дают своим хозяевам пропитание, это важнее.

Вот и подошла к концу наша командировка. Мы прощаемся с Коста и Хандой, жмём им руки. Грустно расставаться с людьми, вызывающими уважение, и которые смогли полностью сохранить уклад жизни и веру. Несмотря ни на что. Несмотря на разделение границ, временное отсутствие гражданства, ни на гонения на шаманскую веру. Перед таким народом я снимаю шляпу.

Коста имеет наше имя - Константин и немного, как и Ханда знает русский язык. Он действительно самый сильный среди цаатанских шаманов. Здоровья Вам, заарин Коста!

 Как мы узнали, уже находясь в Ханхе, в сентябре в сомоне Цагааннуур среди цаатанов будет проводится праздник «тысячи оленей». Возможно, я снова увижу этот гордый малый народ  - цаатанов, тех, кто владеет оленями.